Владимир Шлаин

Гапон Гапонович
и оккупация Чехословакии

«Буянов, мой сосед…»
А.С. Пушкин

Вначале позвольте представиться. Я и есть тот самый сосед, которого описал Гапон Гапонович. Один из моих знакомых, увидев первую публикацию мемуаров Гапона Гапоновича во втором номере альманаха «Средний Запад», предложил мне вступить в литературный диалог и написать нечто вроде — «Мои встречи с Гапоном Гапоновичем». Я, хотя и не имею писательского опыта, отважно взялся за это дело, во-первых, для того, чтобы заявить, что я абсолютно не похож на тот персонаж, который выдумал Гапон Гапонович, хотя отдельные факты напоминают события из моей жизни. Но это, как история с соседом Буяновым, неожиданно превратившимся у Александра Сергеевича в гостя Лариных. А во-вторых, я лично знал целый ряд персонажей, о которых пишет Гапон Гапонович. Вот те действительно, в отличие от меня, получились как вылитые. Но это в сторону, как говорят в старых пьесах.

Будучи человеком начитанным, я знал, что «поэт издалека заводит речь», а потому решил начать свое повествование с 1968 года, то есть за пять лет до того, как я познакомился с Гапоном Гапоновичем. И, надо же, строчки так прямо и потекли. Однако дальше у меня история произошла как у Лоренса Стерна с его Тристамом Шенди, строчки текут и текут, а я из 1968 года никак не могу выкарабкаться. Более того, у меня, как у поэта — «Татьяна взяла и вышла замуж», и вместо описаний моих встреч с Гапоном Гапоновичем я неожиданно для себя вляпался в историю про школьную группу «Скоморохи», поездку из Москвы в Крым, воспоминания об английской королеве и вводе советских войск в Чехословакию. Приятель меня успокоил — говорит, дело обычное с начинающими авторами.

Я сначала назвал этот рассказ «Скоморохи», Судак и ввод войск в Чехословакию», но потом решил, что читатель, увидевший этот заголовок, подумает, что автор уже настолько синильный (это прилагательное из олбанского, а не из Ушакова), что пытается обвинить группу «Скоморохи» в организации ввода войск в Чехословакию через крымский город Судак. На самом же деле я свидетельствую о полной непричастности упомянутой группы к этому омерзительному событию. Однако за прошедшие 40 лет воспоминания 1968 года для автора настолько перемешались, что хранятся в одной упаковке, как сочинения Леонида Ильича Брежнева в нагрузку к художественной литературе.

Начну по порядку… Летом 1968 года я со своим другом детства и его родителями отправился в автомобильное путешествие из Москвы в Крым. Мы с Сашкой только окончили первый курс института и чувствовали себя очень крутыми, в том плане, что планировали свои предстоящие крымские подвиги в плане потери невинности. Дорогу я помню плохо. Она была утомительной и длинной, но ее скрашивали удивительные рассказы Сашиного отца и нашего шофера, Александра Степановича (я его, для краткости, дальше буду называть А.С.). Надо сказать, что А.С. принадлежал к редкому (ныне) типу умных, образованных и волевых людей, русских офицеров, которые у Чехова и Булгакова были эталоном честности и интеллигентности.

Сашкины родители были удивительно красивые люди. До сих пор те, кто видят их на фотографии молодыми, не могут оторвать глаз. Мама А.С. до революции работала служанкой у Ф.Э. Фальц-Фейна, основателя заповедника Аскания-Нова. Во время гражданской войны А.С. с родителями жил в Гуляй-Поле, и он вспоминал, как махновцы на тачанках разбрасывали детям конфеты. Вряд ли в те жестокие годы это было чисто пиаровской акцией. У Тамары Георгиевны присутствовали аристократические корни, а ее дядя, Михаил Волковойнов (летчик и писатель, правда, не класса Экзюпери), совершил вместе с Громовым в 1925 году легендарный перелет по маршруту Москва-Пекин-Токио. Подробности этого перелёта над кишащим акулами морем, с посадкой при тропическом ливне — могли бы стать сюжетом для душераздирающего триллера. А.С. тоже пошел по линии авиации, был талантливым авиационным инженером и одно время был замом Данилина (того самого, Громов-Юмашев-Данилин, которые вслед за Чкаловым-Байдуковым-Беляковым совершали сверхдальние перелеты в Америку). На заре космонавтики А.С. был назначен директором завода, который изготавливал тренажеры для космонавтов. До сих пор в центре подготовки стоит половина тренажеров (центрифуги и т.д.), сделанные на заводе А.С., а в семейном архиве хранятся благодарственные дипломы с подписями Гагарина и других первых космонавтов. В общем, я хочу сказать, что это была семья, «вмурованная» в историю советской авиации и космонавтики. Во время войны А.С. был представителем военной приемки в Лондоне, он также присутствовал на первом заседании ООН, том самом, на котором Советский Союз вместе с США проголосовал за раздел Палестины. Во время работы в Англии через руки А.С. проходила вся авиация, которую союзники поставляли Советскому Союзу во время войны. Ему приходилось мотаться по многим английским городам, где производились различные компоненты вооружений, и он с восхищением говорил об английских рабочих, сравнивая их с российским рабочим классом, причем сравнения часто были не в пользу последнего. Две его истории мне особенно запомнились.

Однажды он вместе с группой российских офицеров вышел из Министерства Обороны Великобpитании и сел в подошедшее военное такси. За рулем сидела миловидная девушка, и он выразил горячее желание познакомится с ней поближе. На это знакомый английский офицер рекомендовал быть осторожнее, поскольку девушка являлась принцессой Елизаветой. Во время войны королевская семья была обязана работать на оборону, и Елизавета работала шофером такси. А.С. всю жизнь гордился своей попыткой закадрить будущую английскую королеву. Кстати, Елизавете в 1944 году было всего 18 лет, и она была бойкой девушкой, неравнодушной к военным. Три года спустя она вышла замуж за греческого лейтенанта Филиппа, а шесть лет спустя состоялась ее коронация. Несмотря на то, что А.С. в качестве принца Александра имел шансы существенно улучшить королевскую породу, будущей королеве не повезло, не нашлось у украинского парня подходящих аристократических титулов.

Второй эпизод относился к окончанию войны, когда Советское посольство устроило прием по этому поводу. На прием пришел Уинстон Черчилль с женой и дочерью (последняя тоже оказалась неравнодушной к русским офицерам). В речи советский посол назвал Черчилля выдающимся государственным деятелем, на что тот ответил, что он уже не выдающийся государственный деятель (к тому моменту он проиграл парламентские выборы), а шантрапа, которая получила под зад коленкой. После окончания приема Черчилль с женой и с дочерью, которую с трудом оторвали от русских офицеров, вышли на улицу, где их встречала толпа. Черчилль залез на крышу автомобиля (причем его респектабельная жена все время пыталась стащить его с крыши за фалды), поднял пальцы буквой «V», автомобиль тронулся, и толпа повалила за ним вслед. А.С., кстати, очень высоко ценил мемуары Черчилля.

По приезде в Судак Сашкины родители поселились в военном санатории, а мы (о, долгожданная свобода!) устроились в частном секторе, где к нам присоединился сын генерала, Андрюша Никитин, который тут же заявил, что собирается соснуть минуток на шестьсот.

Поселившись, мы решили пройтись по набережной Судака, и тут у нас глаза полезли на лоб: в центре набережной стояла наша школьная группа «Скоморохи» и лабала древнерусскую песню «I can't get no satisfaction». Судя по выражению лиц и по тому, что один из солистов при каждом произнесении слова «satisfaction» высоко подпрыгивал, приземляясь задницей на каменную набережную, мы заключили, что скоморохи уже хорошо «приняли на грудь». После объятий и приветствий мы решили не отставать от друзей и отправились в ближайшее питейное заведение, где отведали прекрасного вина «Кокур», закусив его люля-кебабом. И, как поется у Высоцкого, «если б водка та была не из опилок, то что б нам было с пяти бутылок…»

Вернулись на набережную мы заметно повеселевшие. А там уже образовалась импровизированная танцплощадка, на которую стала стекаться местная публика. Мы с Сашкой сняли двух девиц, и дальше наши пути разошлись. Как развивался мой собственный роман и лицо любимой женщины — я припоминаю смутно, помню только зеленую кофту, а также то, что проводил ее до дома и записал на руке имя и время завтрашнего свидания. К себе домой она меня она, однако, не пригласила, как говорят — крутила динамо. Напевая «А счастье было так возможно, так близко…», я вдруг с ужасом осознал, что не очень хорошо представляю, где я, собственно, нахожусь. Единственное, что я мог вспомнить, так это то, что город называется Судак, и что находится он на берегу Черного моря, где есть набережная, на которой играет родная группа, а уж они точно доведут меня куда надо. Поэтому я стал приставать ко всем прохожим с вопросом — не знают ли они, часом, где находится Черное море? Прохожие от меня шарахались, к тому же у меня от обилия выпитого «Кокура» возникла естественная потребность в малой нужде. Увидев, как мне показалось, укромный кустик, я ринулся к нему, но тут раздался громкий вопль, и я с ужасом увидел, что совершаю безнравственное деяние на приникшую друг к другу парочку. Я бросился бежать, и, к счастью, вскоре наткнулся на скоморохов, которые на следующее утро рассказали, как я бегал ночью по Судаку в поисках Черного моря.

После моего счастливого спасения мы опять спустились в питейное заведение и продолжили. В результате один из скоморохов, по кличке «Толстый», повторил подвиг полярного исследователя капитана Скотта и не добрался до базы всего несколько шагов, рухнув у самого порога. При этом, по версии Андрюши Патаракина, стервец вытянул гитару так, чтобы идущий следом Боб Архипенко споткнулся и донес его домой (покойный капитан Скотт никогда бы так не поступил!). Но план не сработал, и «Толстый» был найден утром у дверей хозяевами квартиры. Благодаря тому, что Судак находится вдали от полярных широт, эта история, в отличие от истории покорения полюса, не имела трагического финала.

Быстро пролетело время и на обратной дороге, когда мы остановились перекусить, А.С. включил радио, которое сообщило о вводе советских войск в Чехословакию. А.С. схватился за голову и воскликнул «Что, идиоты, делают!» Для полковника советской армии это была нетривиальная реакция. И я подумал — как жаль, что во главе нашего государства стоят бездарные политики, а не такие образованные и волевые люди, обладающие государственным мышлением. Случись бы такое, так и город Судак по-прежнему бы принадлежал России, а не государству, митингующeму в течение 15 лет со дня своего основания. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения.

Двадцать лет спустя, во время моей командировки в Чехословакию, я лицом к лицу столкнулся с Александром Дубчеком — лидером мятежных чешских коммунистов — в Братиславской филармонии.

Ну, вот, собственно, и все, что я хотел вспомнить. Как писал Михаил Булгаков — в мирные дни, как и в военные, время летит стрелой! Нет уже давно А.С., загубленного бездарными медиками, недавно ушла из жизни Тамара Георгиевна, бесследно исчез «Толстый», нет Александра Дубчека и его врагов, которые вводили танки в Чехословакию. Остались только наши воспоминания.

Мир изменился. Я пишу эти строки на берегу не Черного, а Средиземного моря, и не в городе-герое Судаке, а в городе Хайфе, героически противостоящему ракетам Хизбаллы. На этом, как рекомендовал Гапон Гапонович, я хочу остановиться, воскликнуть «А Карфаген должен быть разрушен» и выпить за здоровье прекрасных дам. Впрочем, молодые девушки уже мною не интересуются, разве что старушки какие-нибудь. За старушек, уважаемые!