Анна Мар
«Голоса»

Вечер. Снег на горах кажется розовым от заката. Внизу легли глубокие, синие тени. Женевское озеро спокойно. Набережная почти пуста. Если проходят, то большею частью рабочий, простой народ. В сквере бьёт фонтан. Клумбы цветов. Продают открытки, журналы. На скамейке сидит он. Усталое лицо с внимательными глазами. Появляется она. Светлый костюм. Рассеянная походка. Сначала не решался. Потом сел рядом. Смотрят друг на друга.

Он (кланяется). Mademoiselle…

Она (просто). Добрый вечер.

Он (развязно). Вы позволите мне здесь остаться?

Она (спокойно). Как хотите.

Он. Вы очаровательны. Вы прелестны. Я уже побеждён. Может быть, мы перейдём в cafe?

Она (равнодушно). Я не ищу приключений. Вы ошиблись.

Он (меняя тон, легкомысленно). А… простите… Я думал… Мы всегда думаем дурно, если женщина сидит одна и… отвечает на вопросы.

Она (иронически). Для меня не новость.

Он (пожимая плечами). Это естественно. Мы не осуждаем таких женщин, но мы думаем о них дурно. Смотрим свысока. Они — вещь, мы — покупатели. (Любезно.) Если безделушка так изящна, как вы, мы не торгуемся.

Она молчит.

Он (Вкрадчиво.) Я приехал из Вены. Мне чертовски везёт последнее время. Я заработал бездну. Теперь хочу отдыхать, веселиться. Чёрт возьми, я заслужил это… Меня не называли красивым, но я нравился.

Она (усмехнувшись). Да?

Он (нерешительно). Я говорю… потому что… Ну потому, что… Вы — иностранка?

Она. Да.

Он. И что вы здесь делаете?

Она (задумчиво). Скучаю. Везде и всегда скучаю. От себя никуда не уйдёшь.

Он. Женщины редко бывают грустны. Ведь они мало думают.

Она. Зато много чувствуют. Это тоже утомительно.

Он. А-а!.. (Смотрит внимательно. Короткое молчание. Через минуту небрежно.) Чем вы живёте?

Она (сухо). Не все ли равно?.. Живу…

Он. Я вас нигде не встречал?

Она отрицательно качает головой.

Он (нетерпеливо). В Париже? Ницце? Берлине?

Она. Нет… нет… нет… (Смеётся.) Нигде и никогда. У меня хорошая память на лица.

Он (слегка недовольно). Ба, вы могли не заметить. Вы просто забыли. Эти волосы, глаза, улыбка… Ах, я вас видел…

Она (равнодушно). Может быть… Я вас не помню. Я вас не знаю.

Он (беспокоясь). И голос… голос! Особенно голос…

Она. Не знаю.

Молчание.

Он (сумрачно. Внезапно согнулся, потускнел). Я ломался. Я лгал вам. Ниоткуда я не приезжал. Просто вышел из дому. Брожу. И в кармане у меня десять франков… да… И никогда мне в жизни не везло. Я — неудачник.

Она (пожимая плечами). Зачем вы исповедуетесь?

Он. Так. Не всё ли равно, о чём говорить? Вы мне напомнили одну маленькую женщину… у неё были такие же волосы и улыбка… Да…

Она. А… а… Неужели?

Он (холодно). Вы хуже её, гораздо хуже. Когда она улыбалась, то походила на ангела. Потом у вас неприятный смех.

Она (вскользь). Я не умею смеяться.

Он (угрюмо-мечтателъно). Моя маленькая… Такая маленькая, что я мог носить её на руках.

Она (рассеянно). Умерла?

Он (резко). Ушла. Я мало зарабатывал.

Она (неопределённое восклицание).

Он. Мы часто хороним живых.

Она (вспоминая). Да… часто хороним живых.

Он. И это страшнее обыкновенной смерти.

Она (задумчиво). Нет ничего прекраснее смерти.

Он (раздражаясь). Какой вздор!.. Я боготворю жизнь. Борьбу, силу, контрасты. Я временно устал.

Она (тихо). Я устала навсегда. Я не могу начать сначала.

Он (не слушая). О, я ещё верну её… Мою маленькую Люси… Я разобью в кровь свои руки, но дам eй всё, всё нужное для счастья… Моя маленькая, капризная куколка… Конечно, она требовательна… молода… Что делать?.. Такова жизнь. Кругом столько соблазнов. Разве она могла с её наружностью, с её очаровательным смехом довольствоваться одной комнатой и грошовыми платьями? Она была создана для роскоши… Другой пришёл и дал во сто крат больше, чем даже она мечтала. Какая женщина устоит? Вы все продажны. Люси ушла. Я виноват. И я заглажу свою вину. Я верну Люси. Верну, хотя бы мне пришлось просиживать целые ночи, ослепнуть, оглохнуть, умереть. Я верну её… (Мечтательно, с болью.) Моя маленькая, голубоглазая куколка… Когда она вернётся, я снова скажу: да здравствует жизнь!..

Она (улыбнувшись). Как патетично…

Он (жестоко, требовательно). Вы любили?

Она (не удивляясь). Да, любила.

Он (ещё резче). Удачно?

Она (равнодушно). Нет, он не любил меня.

Он (тише). Уважал?

Она (ровно). Нет, он не уважал меня.

Он (грустно). Жалел?

Она (спокойно). Нет, он не жалел меня.

Молчание.

Он (беспокойно соображая). Так нельзя… Вы относитесь к этому слишком хладнокровно… Почему вы не плачете? Вы должны плакать…

Она (смеётся). Я не верю в любовь… Я встречала потом второго… и чувствовала к нему то же самое. Так же была готова и на жертвы, и на унижения. Разве любовь единична? Она повторяется, как весна. Когда я убедилась в этом, любовь перестала интересовать меня. Я не называю её больше трагедией… Фарс… глупенький, пошленький фарс… да ещё и переводной… Вот!..

Он (недоброжелательно). У вас есть семья?

Она. Я — сирота.

Он (мягко). А родина?

Она (пожимая течами). Мне всё равно, где жить… там, здесь, дальше… Я не хочу уезжать, а уеду — не хочу возвращаться… Люди везде одинаковы… Декорация же природа… Что мне до неё?.. Я — космополитка…

Он (колеблется). Надеюсь, вы не отрицаете совесть?

Она (через минуту). Совесть? Ну, она не хрустальна, моя совесть… Впрочем, я никогда не интересуюсь ею.

Он (недоумевая). Быть может, религия…

Она (задумчиво). Женщины нашей страны мистичны и религиозны. Я люблю красоту во всём, и в церкви, без сомнения… Но разве это религия?..

Он (подозрительно). Значит… у вас нет ничего?

Она. Ничего.

Он. А желания?..

Она. Никаких.

Он (нетерпеливо). Это ненормально… Это невозможно для женщины… Что вас сделало такою?

Она (спокойно). Вероятно, жизнь… годы… впрочем, не знаю… не следила…

Он (как бы про себя). Когда моя маленькая ушла, я был мёртв от муки… Я рассуждал почти так же, как и вы… Теперь же я снова верю… жду… я хочу света…

Она (тихо). Только мы сами должны зажигать свет. Никто не зажжёт, скорее потушит.

Темнеет. Горы совсем черны. С озера тянет влагою. Увеличилось движение кругом. Блеснули фонари. Где-то музыка.

Он (эгоистично вздохнув). Я счастливее вас.

Она. Может быть.

Он (повеселевший). Зачем вы живёте?

Она. Так, по инерции… Потом, когда это будет слишком невыносимо… Бог мой!.. (Пожимая плечами.) У Роны быстрое течение и глубокое дно.

Он (кивая головой). Да? (Пауза. Встаёт.) Мне пора. Вы не пойдёте со мной?

Она. Нет.

Он (колеблется). И что же вы будете делать?

Она. Сидеть.

Он. А потом?

Она. Пойду.

Он. Куда?

Она (устало). Не знаю… так… вперёд… не знаю…

Он снимает шляпу. Скоро его уже не видно. Она сидит по-прежнему, изредка вздрагивая. Надвигается ночь.

Мария Михайлова
«Голоса, не звучащие в унисон: Анна Мар»

… Говорить о драматургическом наследии Анны Мар сложно: в арсенале драматурга всего две пьесы. Но если соединить со сценариями (по ним было поставлено 10 фильмов, а два из них — «Дурман» и «Смерч любовный» — опубликованы в журнале «Пегас»^*), то можно утверждать, с точки зрения владения формой — она была опытным драматургом, тем более что и в созданном ею жанре carte postale (почтовая открытка) она нередко прибегала к диалогу как основному способу раскрытия сюжетного действия, сводя к минимуму количество описаний. Показательна в этом отношении её carte postale «Малиновый занавес», воспроизводящая встречу маньяка-убийцы с уличной женщиной. «Беспримесный» диалог усиливает чувство страха, подводит читателя к воображаемой сцене грядущего убийства, которого в реальном «пространстве» сцены так и не происходит, но читатель всё более и более начинает сопереживать девушке, не понимающей, к чему ведёт уличное знакомство.

К жанру carte postale относится и драматическая миниатюра «Голоса», где предельно сглажен национальный колорит (действие происходит, по-видимому, где-то за границей, в Швейцарии, может быть, о польских корнях героини можно только догадываться по отдельным намёкам), поскольку автор хочет донести до нас предельно сконцентрированное своё представление о «мужескости» и «женскости» в их типичных проявлениях. Перед нами партитура для двух голосов. Здесь в действующих лицах — Он и Она — не образы мужчины и женщины, и уж тем более не характеры, а концентрированное видение автором отношений мужчины и женщины, символический набор властно-потребительских практик, с которыми мужчина привык подходить к женщине. Правильно будет сказать, что перед нами гендерный стереотип (Он) и антистереотип (Она). И возникающий между этими «воплощениями» гендерных ролей диалог весьма красноречив.

Он в изображении писательницы — настойчив, навязчив, настырен, бестактен, делает всё возможное, чтобы завязать разговор со спокойно сидящей и рассеянно ему внимающей женщиной. Ремарки, сопровождающие его слова: развязно, легкомысленно, вкрадчиво, небрежно, нетерпеливо, беспокоясь, резко, раздражаясь, не слушая, жёстко, требовательно, беспокойно соображая, недоброжелательно, недоумевая, подозрительно, — резко контрастируют с характеристикой, которая даётся поведению женщины. Она отвечает (подчеркнём, только отвечает, в то время как он буквально засыпает её вопросами) задумчиво, спокойно, как бы про себя, тихо, просто, равнодушно, устало, рассеянно, усмехнувшись, иронически, пожимая плечами и т. п. Совершенно очевидно, что с мужчиной связывается модус агрессивности, а с женщиной — стремление эту агрессивность нейтрализовать. А если не удаётся нейтрализовать, то хотя бы самоустраниться.

Поведение женщины, на взгляд мужчины, необычно, поэтому Он, не получая с её стороны поощрения своим попыткам познакомиться, начинает выбалтывать те мысли, которые обычно принято скрывать. Принимая её за женщину лёгкого поведения, он проговаривается: «Мы всегда думаем дурно, если женщина сидит одна и … отвечает на вопросы», «они — вещь, мы — покупатели. Если безделушка так изящна, как вы, мы не торгуемся». Поразительно, но он не понимает, что зашёл слишком далеко в своей откровенности, и не спешит исправиться, потому что уверен, что призван получать от этой жизни всё что захочет: «Я заработал бездну. Теперь хочу отдыхать, веселиться. Чёрт возьми, я заслужил это …» И даже когда позже выяснится, что он лжёт, что на самом деле у него в кармане всего 10 франков, что он вообще неудачник, это ни в коей мере не умерит его настойчивости и пыла, а лишь пробудит воспоминания о «маленькой голубоглазой куколке Люси», которая бросила его потому, что у него не было денег.

При этом он убеждён, что он прав всегда и везде. И даже когда претенциозно-пафосно начинает объяснять силу своей любви к некоей Люси: «Я разобью в кровь свои руки, но дам ей всё, что нужно. Я верну Люси. Верну, хотя бы мне пришлось просиживать целые ночи, ослепнуть, оглохнуть, умереть», — на что получает вполне трезвое ироничное замечание: «Как патетично». Несмотря ни на что, он продолжает быть уверен, что любовь заключается именно в этих словах и действиях: «куколка», «создана для роскоши», «дать всё, что нужно».

Свято веря в то, что все женщины «продажны», он знает, как должны строиться отношения с ними: тот, кто даст «во сто крат больше», становится их господином. Им же можно позволить быть требовательными, капризными, словом, очаровательными. А поскольку в мужском сознании женщинам отведена именно такая, вполне определённая роль, то все они становятся для мужчин одинаковыми. Поэтому и наш персонаж начинает подозревать, что он уже где-то — «В Париже? Ницце? Берлине?» — встречал героиню. Ему «знакомо» в ней всё: «волосы, глаза, улыбка», «голос»… Он привык взаимодействовать не с реальными женщинами, а со своими представлениями о них, поэтому всё, что выходит за рамки смоделированных им воплощений, ставит его в тупик. Задав вопрос женщине, любила ли она, и получив утвердительный ответ, он удивляется хладнокровию, с которым женщина уточняет, что её возлюбленный не любил, не жалел и не уважал её. «Так нельзя, — произносит он. — Вы должны плакать». Узнав, что у встреченной им женщины нет никаких желаний, он утверждает: «Это ненормально… Это невозможно для женщины». Увидев, что она грустна, он выдаёт сентенцию: «женщины редко бывают грустны. Ведь они мало думают».

Итак, Он знает всё наперёд: что должна и что не должна делать женщина, как ей поступать, как реагировать, что переживать. Он точно знает, какие они. Поэтому он и не может находиться рядом с ними, такими, каковы они есть на самом деле.

Здесь следует подчеркнуть выразительность жестового поведения героев, что усиливает сценичность произведения Мар. Если Он всё время суетится, ёрзает, передвигается и в конце буквально исчезает, растворившись вдали (ремарка: Скоро его уже не видно), не выдержав её истинности, то Она остаётся сидеть неподвижно под покровом надвигающейся ночи. Невольно вспоминается заголовок повести Мар «Идущие мимо». Так она назвала мужскую половину человечества, этих прохожих-проходящих, которые не имеют ни малейшего желания вслушаться в то, что им говорят женщины.

А героини писательницы действительно говорят непривычные вещи. Они отрицают совесть («Я никогда не интересуюсь ею», — уточняет героиня «Голосов»), религию (в ней они видят прежде всего эстетическую сторону). Они так много перечувствовали, что не хотят любви, т. к. устали от переживаний, они никуда не стремятся («Я не хочу уезжать, а уеду — не хочу возвращаться»), не верят в любовь («она повторяется, как весна»). Они, усталые, живут по инерции, предполагая, что всегда в конце найдётся… быстрая река с глубоким дном. Они совершают броуново движение по жизни, не зная, где найдут успокоение. Но единственное, что они уже твёрдо узнали, — это то, что на помощь мужчины им рассчитывать нечего. «Только мы сами должны зажигать свет, никто не зажжёт, скорее потушат». И если первая часть фразы звучит как приговор, то вторая — как девиз. Недаром одно из своих произведений о женщинах, которые не в силах справиться с обстоятельствами, Мар назвала «Лампады незажжённые». В целом же к сценке «Голоса» с наибольшим основанием можно отнести слова критика о «поэзии жизни», которую Мар убедительно воплощала в своём творчестве.

Примечание.

^*) «Пегас». 1915. № 2; 1916. № 3.

М.В. Михайлова. «Внутренний мир женщины и его изображение в русской женской прозе Серебряного века» (фрагмент статьи):

Стремление к скрупулезному рассмотрению тончайших ощущений приводит русскую прозу начала XX века к разнообразным вариациям жанра миниатюры. Думается, что именно попытками по-новому, под новым углом зрения, в новом ракурсе представить внутренний мир героини объясняются и создание Анной Мар жанра кратчайшей миниатюты сагte роstalе (почтовая открытка). И хотя писательница дебютировала книгой, названной «Миниатюры» (Харьков, 1906), можно утверждать, что это была скорее дань моде, чем точное воплощение замысла. А вот «сагte роstalе» 1910-х годов — это в некотором роде подлинные шедевры.

Их с нетерпением ждали читатели «Жизни», «Огонька», «Всего мира», «Женского дела», «Журнала для женщин». Позже часть из них была собрана писательницей в сборниках «Невозможное» (1912) и «Кровь и кольца» (1916). Они привлекали неожиданно смелым взглядом на вещи, о которых не принято говорить в обществе (А. Мар впервые в литературе подняла проблему женского мазохизма), предельной откровенностью (по тем временам, конечно) описаний, но и не только. Несомненно, воображение читателей в первую очередь поражал сам выбранный писательницей жанр. Она писала в одном из писем: «Я прощу писателю все, но не растянутость…» И действительно, на одной или полутора страничках ей удавалось поведать историю целой жизни и обрисовать характер рассказчика.

Текст миниатюры Анны Мар «Голоса» и отрывок из вступительной статьи Марии Михайловой (мы им завершаем публикацию) печатаются по журналу «Литературная учеба», №2/2009.
Графическую работу слева мы позже сопроводим ссылкой, потерянной по досадной оплошности при подготовке публикации.

«Женщина на кресте» (жизнь и судьба Анны Мар) в нашем журнале здесь.

Мария О.