Пьетро Бембо

Из

«Азоланских бесед»

__________

Кастильоне

Из

«Книги о придворном»


Пролог

Очередной выпуск журнала должен был состояться накануне Дня святого Валентина, модного нынче неформального праздника. Серьезно о любви говорить не хотелось — праздник-то веселый, а несерьезно… Борис Лукьянчук, мой верный соратник, толкал меня в сторону «Декамерона», когда я сказала, что если уж и обращаться к теме, то искать нужно нечто, присыпанное пылью прошедших столетий. Ну, хотя бы «Эпиталаму, или свадебную песнь в честь принцессы Элизабет и пфальцграфа Фридриха, сочетавшихся браком в День святого Валентина» Джона Донна:

Хвала тебе, епископ Валентин! 
Сегодня правишь ты один 
Своей епархией воздушной…

И нечто присыпанное пылью таки нашлось — правда, не прошлых столетий, а в самом буквальном смысле. Я вспомнила, что где-то в моем книжном шкафу пылится толстый фолиант, связанный со средневековьем.


«О, сколько нам открытий чудных…»

«Хрестоматия по западно-европейской литературе. Эпоха возрождения». Составил Б.И. Пуришев. Утверждено Всесоюзным комитетом по делам высшей школы при СНК СССР в качестве учебного пособия для факультетов языка и литературы государственных университетов и педагогических институтов. Государственное учебно-педагогическое издательство Наркомпроса РСФСР. Москва. 1938.

Все было хорошо в этой книге — и переплет, и год издания, и непонятные печати и надписи на приклеенных внутри листочках бумаги. В выходных данных тоже кое-что замечательное. Например, там значится Уполномоченный Главлита № Б-53042. Иначе говоря, книга прошла цензуру и была принята к печати — тираж 25 тысяч, цена 12 рублей. Но и это не все.

«Облкниготорг. м. Харків. Книгарня №4. Ц. 12. 5/Х 1950». Еще одна карандашная пометка — 1/VI 45 — и еще одна печать магазина. Видимо, к маме моей, в 1950-м уже школьной учительнице русского языка и литературы, фолиант попал за те же 12 рублей из букинистического отдела, пролежав там 5 лет.

Картинки обложки и разворота я нашла в Интернете, сверившись с оригиналом и даже чуток подправив их при помощи фотошопа. А в книге мне приглянулись тексты Пьетро Бембо и Кастильоне. Это потом завязалась цепочка. Бембо оказался главой сонма петраркистов (поэтов, последователей Петрарки), текст Кастильоне основывался на взглядах Бембо, а составителю «Хрестоматии» профессору Борису Ивановичу Пуришеву даже захотелось посвятить отдельную страницу выпуска (ссылка в конце) — замечательные воспоминания оставили о нем его ученики и просто современники. Жаль, конечно, что у меня нет доступа к полным текстам книг Бембо и Кастильоне. Но с другой стороны, заворожила меня именно эта книга, моя «Хрестоматия» 1938 года. А чтобы расширить тему и выйти за пределы фрагментов текстов и скупых строк биографий, дополнительную информацию я подобрала, воспользовавшись другими источниками.


В 2002 году в издательстве «Алетейя» (Россия) в серии «Библиотека Ренессансной культуры» вышла книга «Сочинения великих итальянцев XVI века» — автор Брагина Л.М. (перев., сост. и комм.).
В содержании указаны Пьетро Бембо. «Азоланские беседы» (перевод Г.Д. Муравьевой) и Бальдассаре Кастильоне. «Придворный» (перевод О.Ф. Кудрявцева). Предполагаю, что там представлены полные тексты.

Мария Ольшанская

Бембо

Пьетро Бембо (Pietro Bembo, 1470–1547) — писатель-гуманист, законодатель итальянской поэзии начала XVI в. Родился в Венеции, получил гуманистическое образование, в 1506 г. был при урбинском дворе, в 1513 г. сделался секретарем папы Льва X, в 1529 г. получил должность историографа Венецианской республики, в 1539 г. принял кардинальский сан. Бебмо оказал большое влияние на развитие итальянской литературы XVI в. Он боролся за чистоту итальянского литературного языка, указывая как на образец, достойный подражания, на творчество великих писателей-флорентийцев XIV в. Особенно высоко он ценил Петрарку и Боккаччо, от языковых канонов которых он предлагал не уклоняться в сторону живой разговорной речи. Опираясь на авторитет Петрарки, которого он почитал высшим проявлением «хорошего вкуса» в поэзии, Бембо повел также борьбу с прециозным стилем галантной лирики конца XV в. Как поэт и теоретик Бембо канонизировал поэтическую манеру Петрарки, его лирические жанры, образы, эпитеты и пр., положив таким образом основание для широкого развития поэзии петраркистов XVI в., видевших в Бембо своего признанного главу. Большое влияние на современников оказала его книга диалогов, посвященная Лукреции Борджиа, «Азоланские беседы», («Gli Asolani», 1505) в которой он развивает идею высокой спиритуалистической любви, почерпнутую им из лирики Петрарки, сочинений Платона и итальянских неоплатоников XV в. Беседу ведут трое венецианских юношей и три придворных дамы в пышном саду, в прохладной тени лавровых деревьев. Один из юношей, Джисмондо, предлагает обсудить вопрос — является ли любовь благом или злом. Пероттино начинает говорить против любви (см. приводимый отрывок «Против любви»), Джисмондо произносит пространную речь в защиту любви (см. приводимый отрывок «В защиту любви»), третий юноша, Лавинелло, говорит об истинной платонической любви, которая обращается к божественному и вечному, по сравнению с которой земная красота — лишь бледный отсвет и мимолетная тень (о взглядах Бембо на платоническую любовь см. приводимый отрывок из «Книги о придворном» Кастильоне). На стиле «Азоланских бесед» ясно сказывается влияние украшенной прозы Боккаччо.

Из «Азоланских бесед»
1. Против любви

Итак, донны, наиболее несомненным является то, что из всех возмущений души нет ни одного столь досадливого, столь тяжелого, столь настойчивого и неистового, такого, которое бы так волновало и кружило, как то, которое мы называем любовью: писатели иногда называют его огнем, ибо, подобно тому, как огонь пожирает вещи, в которые он входит, так и нас пожирает и разрушает любовь, иногда же — яростью, желая уподобить любящего тем, которые были возбуждаемы фуриями, как пишут об Оресте, Аяксе и других. И так как вследствие долгого опыта они заметили, что ничто не является более несомненным несчастием и бедствием, чем любовь, то они преимущественно обозначили жизнь любящих этими двумя прозвищами, как преимущественно им принадлежащими, так что во всякой книге, во всяком листке всегда читается и пишется о жалком любящем, о несчастном любящем. Без сомнения, то не любовь, что называют приятным; никто не называл ее чем-либо сладким, чем-либо гуманным; все страницы полны таких названий, как жестокая, горькая, свирепая. Прочтите о любви, как ее описывают на тысячах страниц, вы не найдете ничего иного или же найдете очень мало, кроме печали. Вздыхают в некоторых стихи, жалуются во многих целые книги, рифмы; чернила, записки и самые томы — огонь. Во всякой канцоне, в которой рассуждают о любви, рассказывается о подозрениях, оскорблениях, вражде, войнах, а это еще в любви не самые большие страдания. Кто может пройти с беспечальной душой или с сухими глазами мимо отчаяния, возмущений, мщений, цепей, ран, язв, смертей? Ими наполнены не только легкие, распространенные рассказы поэтов или же те, которые стали наиболее полезными благодаря примеру описанной в них жизни, но ими запятнаны также наиболее важные истории и летописи о самых таинственных событиях. Мы не говорим о несчастной любви Пирама и Фисбы, о необузданном и запретном пламени Мирры и Библи, о преступном и долгом заблуждении Медеи, о всех их печальных смертях, но если мы даже предположим, что все эти истории неверны, то они во всяком случае были рассказаны древними сочинителями для того, чтобы научить нас, какою может быть истинная любовь; но о Паоло и Франческе уже никто не сомневается, что в самом пылу их желаний оба они умерли одной и той же смертью, пораженные одним и тем же железом, как бы пронзенные одной и той же любовью. И то, что говорится о Тарквинии, не выдумано писателями, любовь которого к Лукреции была причиной лишения его трона, а вместе с тем и изгнания и самой его смерти. Нет никого, кто считал бы неверным, что искры троянца и гречанки зажгли всю Азию и всю Европу. Я не говорю о тысяче других подобных примеров, о которых каждая из вас могла прочесть много раз и в старых и в новых писаниях. Отсюда, очевидно, явствует, что любовь является причиной не только вздохов, и слез, и смертей частных лиц, но также и разрушения древних тронов, могущественнейших городов и целых провинций. Вот какие деяния, о донны, вот какие воспоминания оставила она по себе, для того чтобы о них рассуждал всякий, кто пишет о ней.

Из «Азоланских бесед»
2. В защиту любви

Благодеяния любви, о донны, о которых я сейчас буду рассуждать, без сомнения, бесконечны, но тому, кто об этом спорит, они никогда не открываются сразу. Тем не менее, кто, говоря о них, сумеет их заметить, тот поймет их тем легче, если мы покажем, насколько она полезна, ибо, без сомнения, каждая вещь тем более полезна, чем более она причиняет благ и чем больше эти блага. Но так как любовь является причиной и началом не только многих и величайших вещей, но также и всех благ, которые встречаются под небом, то надо верить, что она является самой полезной вещью из всех других полезных вещей в мире. Я думаю, мои рассудительные донны, вы находите, что я беру на себя слишком много, когда я начинаю говорить о любви: я делаю свою голову слишком большой, как будто бы я желал возложить голову Атланта на плечи среднего человека. Но я говорю поистине, сколько нужно, и, может быть, нисколько не больше того, что нужно. Ибо обратите внимание, прекрасные девушки, на все вокруг и посмотрите, как обширен мир, сколько в нем живых существ и как они различны. Среди стольких существ нет ни одного, которое не имело бы своего начала и порождения в любви, как в первом и святейшем отце. Ибо, если бы любовь не соединила двух раздельных тел, способных порождать себе подобных, то ничего не было бы порождено, ничего бы не родилось.

Ибо, если бы можно было насильно сложить и соединить два живых существа, способных к порождению, — если бы любовь их не смешала и не расположила души обоих к одному и тому же желанию, то они могли бы оставаться так тысячу лет, ничего не порождая. В проточных водах в определенное время самцы рыб преследуются страстными самками, и они им охотно уступают, и, таким образом, желая того же самого, способствуют распространению своего вида. Прелестные птицы преследуют в обширном воздухе одни других. Точно так же преследуют в таинственных лесах и в их обиталищах друг друга похотливые звери. Согласно тому же самому закону все любящие друг друга делают вечною свою краткую жизнь. Не только любящие друг друга, которые имеют чувства, не могут вступить в жизнь без любви, но и все деревья в лесах не могут получить без нее н какой-либо формы и ни какого-либо качества. Если бы деревья не любили земли, а земля их, то эти лавры, о которых я говорю, не могли бы никаким образом ни получить ствола, ни зеленеть. Эти самые травы, на которых мы сидим, и эти цветы не родились бы на этой столь прелестной почве, которая, может быть, зеленеет для того, чтобы дать нам сейчас тем более прекрасный ковер, — если бы самая естественная любовь не соединила их семена и корни таким образом с почвой, что они от нее ожидают получить нежные соки, а они им их охотно предоставляет, если бы они не обнимали страстно друг друга, согласившись между собою порождать. Но зачем я говорю об этих цветах, об этих травах? Несомненно, что если бы наши родители не любили друг друга, нас не было бы сейчас ни здесь и ни где бы то ни было, меня не было бы на свете, где я существую, если не для чего-либо иного, то хотя бы для того, чтобы защищать сейчас нашу невинную любовь от свирепых клевет Пироттино.

Любовь, о донны, дает людям не только рождение, которое есть первое бытие и первая жизнь, но она дает им еще и вторую жизнь: я даже не знаю, не надо ли назвать ее первой жизнью, а это есть благосостояние и хорошая жизнь, без которой, может быть, было бы лучше не родиться, а родившись, тот час же умереть. Ибо люди еще до сих пор, — как они это делали, по словам Пероттино, сначала, — бродили бы по горам и лесам, обнаженные, мохнатые и дикие, наподобие зверей без крова, без человеческого образа жизни, без какого-либо домашнего обычая, если бы любовь, соединяя их вместе, не внушила им мысли об общей жизни. Благодаря этому язык освободился от своих первых звуков при выражении желаний, люди перестали шипеть и начали говорить. Люди стали рассуждать между собой и, сразу бросив в качестве обиталищ стволы деревьев и суровые пещеры, воздвигли хижины и, перестав питаться жесткими желудями, прогнали дикие орды.

Вместе с новым миром выросла понемногу и любовь у первых людей, а вместе с ростом ее выросли и искусства. Тогда сознательные отцы стали различать своих детей от других, а выросшие дети приветствовали своих отцов; под сладким игом жены и мужа люди шествовали, свято связанные стыдливою честью. Тогда деревни наполнились новыми домами, города окружили себя защитной стеной, и похвальные обычаи вооружились крепкими законами. Тогда святое имя почтенной дружбы, которое, где только рождается, там само себя разъясняет, начало распространяться по уже умиротворенной земле; распускаясь и возрастая, оно произвело столь нежные цветы и увенчало землю столь сладкими плодами, что и до сих пор пленен им свет: так что и теперь, когда оно выродилось в наш злобный век, все еще истинное древнее благовоние и первая чистая сладость этого имени не прошли. В те времена родились те женщины, которые смело прыгали в пламень, пожиравший их умерших мужей и стоящая выше всяких похвал Альцеста: и эти пары были окружены столь верными и столь дорогими товарищами; и перед очами гордой Дианы произошло великодушное и прекрасное состязание между Пиладом и Орестом. В те времена получили свое начало священные письмена, и любящие, воспламененные своими возлюбленными, запели первые стихи.

Но зачем долго рассуждать об этих легких и слабых вещах, когда мы говорим о колоссальных силах любви? Самая эта махина мира, столь великая и столь прекрасная, которую мы видим более полно душою, чем очами, в которой заключены все вещи, если бы не была наполнена любовью, которая связывает ее своими узами, то никогда не могла бы существовать и долго сохраняться.

Следовательно, донны, как вы видите, любовь есть причина всех вещей; поскольку она является таковой, нам необходимо говорить, что она является также причиной всех благ, встречающихся во всех вещах. И так как, как я говорил, чтó причиняет больше всего благ, то и наиболее полезно, то вы можете уже и сами заключить, что из всех наиболее полезных вещей любовь — самая полезная.

(Перевод А.И. Рубина)


О переводчике

Какие люди переводили тексты для «Хрестоматии»! С каким уровнем знаний, образования…


Арон Ильич Рубин (11 января 1888 – 6 января 1961) — советский философ, переводчик, литературовед. Брат экономиста Исаака Рубина, отец китаеведа Виталия Рубина. Воспитанник юридического факультета Санкт-Петербургского университета (окончил обучение в 1911 году). Более десятилетия вёл курс философии в Московском университете, однако был уволен оттуда после ареста брата (в 1937 г. И.И. Рубин был арестован и расстрелян). В последующие годы (в течение примерно двадцати лет) зарабатывал на жизнь переводами художественных и философских произведений (А.И. Рубин знал 15 языков). Рубин был автором большого количества статей, посвящённых философским проблемам, русским писателям и поэтам. Большей частью они не были опубликованы при жизни автора.


Кастильоне
Из «Книги о придворном»
О любви
(Заключительная речь Бембо)

Бальдасар Кастильоне (Baldassare Castiglione, 1478–1529) — политический деятель и писатель. В историю литературы вошел своей «Книгой о придворном» («Il libro del Cortegiano», написанной между 1514–1518 гг.), в которой изображается беседа блестящего придворного общества в Урбино. В живых диалогах Кастильоне стремится обрисовать образ идеального придворного, который представляется ему наделенным чертами «универсального человека» возрождения. В числе беседующих мы находим и Пьетро Бембо, который в заключение книги произносит пламенный панегирик чистой любви в духе платоновской философии (см. приводимый отрывок).


… Каков же будет, о, Амур святейший, тот смертный язык, который будет в состоянии достойным образом воздать тебе хвалу. Ты — прекраснейший и мудрейший, ты происходишь от красоты, от добра, от мудрости божественной: в ней пребываешь, к ней, через нее, как в некий круг, возвращаешься. Ты, сладчайшая цепь мира, связь между небесным и земным, мягко склоняешь высшие добродетели к управлению низшими и, обращая дух смертных к его Началу, соединяешь его с ним. Ты собираешь воедино элементы согласия. Ты побуждаешь природу творить, а то, что рождается, — развиваться в жизни. Вещи разъединенные связуешь, несовершенным даешь совершенство, несходным — сходство, враждебным — дружбу, земле — плоды, морю — покой, небу — свет жизненный. Ты — отец истинных наслаждений, изящества, мира, кротости, доброжелательства, враг грубой дикости, невежества, в целом — начало и конец всякого блага. И так как ты любишь обитать в цветке прекрасного тела и в душе прекрасной и оттуда иногда показываться немного глазам и умам тех, которые достойны тебя видеть, — то я думаю, что сейчас, здесь, среди нас — твоя светлица*). Поэтому соблаговоли, господин, услышать наши молитвы, влейся в наши сердца, блеском твоего священного огня освети наши потемки и, как надежный проводник, в этом слепом лабиринте укажи нам истинный путь. Исправь обманчивость наших чувств и после долгого бреда дай нам истинное и твердое благо. Дай нам почувствовать те духовные благоухания, которые оживляют добродетели ума, дай нам услышать небесную гармонию, столь созвучную, чтобы в нас не осталось больше места ни для какого раздора, страстей. Опьяни нас в том неиссякаемом источнике довольства, который дает радость постоянную и не пресыщает никогда, который тому, кто пьет его живительную и чистую влагу, вливает ощущение истинного блаженства. Очисти лучами света твоего глаза наши от мрака невежества, чтобы впредь не преклонялись мы перед красотой преходящей, чтобы мы познали, что вещи, которые они как будто бы видят, не существуют, а те, которых не видят, существуют. Прими души наши, которые сами отдаются тебе в жертву. Испепели их в том живительном пламени, которое сжигает всякую материальную грубость, чтобы, во всем отделенные от тела, вечной и сладчайшей связью соединились они с красотою божественной. И чтобы мы, отделенные от самих себя, как истинные влюбленные, в предмет любви нашей могли превратиться и вознестись над землею и чтобы мы могли быть допущены к пиру ангелов. Так дай нам напитаться амброзией и нектаром бессмертным и в заключение умереть смертью счастливейшей и живой, как уже умерли те древние отцы, души которых ты пламенной силой созерцания похитил из тел и соединил с богом.

(Перевод А.К. Дживелегова)

*) В комнате Елизаветы Гонзага, герцогини Урбинской, где собрался цвет итальянской интеллигенции, согласно замыслу диалога.

О переводчиках

«Алексея Карповича Дживелегова (14/03/1875 — 14/12/1952) позволительно назвать крупнейшим русским энциклопедистом 20 века. Выходец из знаменитой армянской общины Дона. По образованию — историк (Московский университет), профессором МГУ не стал по причине «инородности». Активный деятель партии кадетов (член ЦК). После 1917 года отошел от политической деятельности и сосредоточился на преподавательской и исследовательской работе. При всей широте интересов любимая тема — итальянское Возрождение».

Чрезвычайно интересная личность: и в истории культуры, и вообще в истории СССР первой половины 20-го века (см. статью Юлии Девятовой «Триумф и трагедия отечественного либерализма. Жизненный путь и эволюция общественно-политических взглядов А.К. Дживелегова (1875–1952)», в ней использованы серьезные источники).


Я рекомендую нашим читателям в дополнение к отрывку из «Хрестоматии» пролистать книгу А.К. Дживелегова «Очерки итальянского Возрождения» (1929), посвященную Бальдассаре Кастильоне, Пьетро Аретину и Бенвенуто Челлини. Именно оттуда я узнала, что было после того, как Пьетро Бембо «произнес» заключительную речь:

«Бембо говорил с таким увлечением, что казался совершенно невменяемым (astratto) и вне себя. Он сидел, безмолвный и неподвижный, с глазами, устремленными на небо, как полоумный. Синьора Эмилия, которая вместе с другими слушала с величайшим вниманием его рассуждения, взяла его за складки одежды и, слегка его расталкивая, тихо сказала:
— Смотрите, мессер Пьетро, как бы от этих мыслей у вас у самого душа не рассталась с телом.
— Синьора, — ответил мессер Пьетро, — это было бы не первым чудом, которое сотворит во мне любовь».


* * *

Имя переводчика О.Б. Румера, пожалуй, наиболее часто встречается в «Хрестоматии». Чтобы рассказать о нем, обратимся к поэтическому наследию Пьетро Бембо, тем более что в конце публикации речь пойдет о мадригалах.

Канцона

Не устает перо мое всечасно
Тебя, любовь, благодарить,
Тебе хваленья возносить,
Владычица, за мой удел прекрасный.
Не будь тебя, дышал бы я напрасно;
Теперь же радостно мне жить.
Тебя хочу боготворить
И век тебе служить душою страстной.

Ты, госпожа, мне душу прояснила,
Меня на крыльях подняла,
В обитель неба вознесла,
Моим словам дала святую силу;
И к той, чей несравненен образ милый,
Меня, любовь, ты привела
И в сердце мне забвенье зла
И помыслы чистейшие вселила.


Благодаря тебе одной живу я,
Сгорая в сладостном огне,
В котором так отрадно мне
Питать надежду, без границ благую.
А если день, который я взыскую
Во время бденья и во сне,
Наступит, — ах, об этом дне
Писать — любовь, поверь мне! — 
не смогу я.

Безрадостным умрет,
Кому, любовь, ты жизнь не осветила.


          (Перевод О.Б. Румера)

«Осип Борисович Румер (1883–1954) — филолог-полиглот (знал 26 языков и не переводил по подстрочникам). Старший брат физика Юрия Румера, младшего из четверых детей в семье, (прозванного друзьями «нашим советским Оппенгеймером). Получил классическое образование. Мать Осипа Румера, его младших братьев и сестры, А.Ю. Сигалова, и мать О.М. Брика — родные сестры), Румер был близко знаком с женой двоюродного брата — урожденной Лилей Каган, в замужестве Брик. Сам Осип Румер женился на двоюродной сестре Ильи Эренбурга. В жизни будущего поэта-переводчика сыграло роль то, что средний из трех братьев — Исидор Румер, филолог, философ; видимо, первым переведший работы Эйнштейна по теории относительности на русский язык, в 20-е годы работал референтом Л.Д. Троцкого; в 1935 году арестован органами НКВД; дальнейшая его судьба неизвестна. Младший из братьев (Юрий, тоже знавший 13 языков и не чуждый литературе) был арестован 28 апреля 1938 г. и часть жизни провел на «шарашках», работая по специальности. Особенно интересны переводы Румера для «Хрестоматий» в 1930–40-е гг. (составлявшихся Б.И. Пуришевым) по ним студенты советских вузов изучали классику, и в них попадали произведения, которые даже с чисто «ознакомительной» целью сквозь рогатки цензуры протащить не удалось бы — только с «образовательной».


Обратите внимание в связи с вышеизложенным и на личность составителя «Хрестоматии» профессора Бориса Ивановича Пуришева. Книга переиздана в 1938 году, а имена переводчиков, братьев «врагов народа», остались.


Портреты

В августе 2010 года в Музее изобразительных искусств им. Пушкина в Москве экспонировалась выставка картин из музея изобразительных искусств Будапешта под названием «От Рафаэля до Гойи». Есть у меня дома маленький буклетик «Музеи Венгрии», выпущенный на русском языке — видимо, для советских туристов, а в этом буклетике — «Портрет юноши» Рафаэля, одна из жемчужин Будапештского музея, «посетившая» Москву в прошлом году. С этим портретом не все в порядке. То есть, с картиной-то благополучно, а вот имя изображенного на ней молодого человека в красном берете до сих пор не разгадано.

«… хрестоматийный «Портрет юноши» кисти Рафаэля, он висит сразу перед входом и единственный закрыт защитным пластиковым боксом. Тонкие черты лица, пушистые волосы, длинные пальцы, будто опирающиеся на раму картины (типичный элемент ренессансного портрета). Соблазна узнать в этом утонченном образе самого великого Рафаэля не избежали многие искусствоведы. Но доказать это было невозможно, и портрет решили окрестить именем кардинала Пьетро Бембо — не давала покоя модная красная шапочка. Сегодня, впрочем, и с этой идеей распрощались — юноша так и остается неопознанным», — писали о выставке в российской прессе.

Просто для сведения хочу добавить, что Музей изобразительных искусств в Будапеште в 1906 году открывал император Австро-Венгрии Франц Иосиф, «а вся коллекция первоначально состояла из произведений, переданных музею разорявшимися венгерскими магнатами-эстетами — князьями Эстерхази, графом Яношем Пальфи и другими — или закупленных у них» (еще одна цитата из прессы). Одно из полотен Рафаэля так и называют — «Мадонна Эстерхази» («Мадонна с младенцем Христом и Иоанном Крестителем»).

Тем не менее, пишущие о выставке журналисты не удержались от соблазна обозначить имя юноши на картине — так и осталось в архивах, что посетители музея им. Пушкина любовались портретом «Пьетро Бембо, молодого поэта и гуманиста, друга Рафаэля».

Внесу и свою лепту в разгадывании искусствоведческой загадки. Портрет Рафаэля относят к 1504 году, к так называемому «первому флорентийскому периоду». Если учесть, что Рафаэль Санти, согласно всем источникам, родился в 1483 году, а Пьетро Бембо был тринадцатью годами старше, то никак не получается согласиться с версией, что 34-летний молодой мужчина — юноша в глазах 21-летнего Рафаэля. Название «Портрет молодого человека» выглядит убедительнее, если отрешиться от юного лица, на нем изображенного. Любители загадок выдвинули очередную версию — «Портрет юноши» нужно понимать как портрет, написанный юношей. Но опять таки — разница в возрасте. Даже если отбросить версию 1504 года, не десятилетний же художник нарисовал эту картину.

«Через сорок лет другой великий мастер — Тициан Вечеллио — напишет заказной портрет только что назначенного кардинала Бембо. А затем еще один, но уже бесплатно, просто из уважения. Это более позднее произведение тоже хранится в Будапеште, в списке привезенных вещей его, к сожалению, нет. А жаль, было бы интересно сопоставить мощный лоб, орлиный нос и горькую складку на переносице с нежными чертами в работе Рафаэля. Правда, слово «юноша» в названии картины можно прочесть и как характеристику автора, а не портретируемого. В годы ее создания Рафаэль был еще под сильным влиянием живописи своего учителя Перуджино. А на работах последнего — юноши с такими же благонравными взорами, записками в руках и пейзажами на заднем плане» (из статьи о московской выставке 2010).

Тициан. Portrait of Pietro Bembo 1540 г. National Gallery of Art, Washington.
Тициан. Portrait of Pietro Cardinal Bembo 1545-46 г.г. Будапешт.


В завершение темы «Пьетро Бембо и художники» добавлю, что факт знакомства с Рафаэлем и завязавшейся дружбы подробно описан в разных статьях и книгах. И две цитаты из случайных источников в Интернете:

«В 1506 г. Бембо отправляется из Венеции в Урбино, ко двору герцога Гвидобальдо да Монтефельтро. Двумя годами позже примет церковный сан chierico, но не по призванию и религиозным убеждениям, а чтобы получить определенную материальную независимость и посвятить себя литературным занятиям. В Урбино пишет многочисленные стихотворения».

«Возвращение Рафаэля в Урбино в 1507 г. было, по-видимому, с радостью воспринято герцогом Гвидобальдо и его женой. Здесь художник встретился с Пьетро Бембо».

Зато не подвергается сомнению, что именно Бембо написал эпитафию для Рафаэля. В переводе на русский язык итальянские стихи звучат так: «Здесь лежит Рафаэль, кем опасалась Природа стать побежденной вовек и умереть вместе с ним». Но желающих перевести их более благозвучно не убавляется до сих пор.



Рафаэль. Портрет Бальдассаре Кастильоне
1514-1515 годы. Лувр, Париж


«Один из новейших биографов Кастильоне говорит о портрете:
«Перед нами спокойный, добрый, благородный человек, который коренным образом не похож на характерные типы Ренессанса, известные нам по стольким изображениям. Энергия, которая так и брызжет из его современников, хитрость и коварство во взоре у него отсутствуют. Это — не личность с гениальными задатками, а замкнутый в себе и высококультурный человек».

Тоньше и глубже толкует тот же портрет художественный критик Робер де ла Сизеран: «Душа размеренная, благожелательная и верная; ясная чувствительность; меланхоличность, свойственная существам чересчур добрым, которых несправедливость бесконечно изумляет; возвышенность без суровости и мистицизма; воля без напряженности».

(А.К. Дживелегов, «Очерки итальянского Возрождения»)

Мадригал и «Мадригал»

Одним из наиболее актуальных — в стилевом и эстетическом аспектах — жанров музыки Возрождения стал мадригал.

«Развитие мадригала в XVI веке было особенно тесно связано с современной ему итальянской поэзией, с ее судьбами, новыми течениями, с общим кругом поэтов и музыкантов-гуманистов. В возрождении мадригала, словно позабытого композиторами XV века, значительную роль сыграл венецианский поэт и авторитетный теоретик стихосложения Пьетро Бембо, вдохновитель так называемого неопетраркизма в первой половине XVI столетия, высоко ценивший свободную поэтическую форму мадригала. За ним пошли новые поэты-петраркисты. Это поэтическое движение стимулировало творческую мысль музыкантов, привлекало их внимание к форме мадригала, тоже увлекшей их своими неканоническими возможностями. В произведениях итальянских композиторов современные им поэты были представлены очень широко. Обращались итальянские композиторы также к текстам Данте, Петрарки, Боккаччо, Саккетти. Основным содержанием мадригала стала лирика, в частности любовно-лирические сюжеты, что не исключало, однако, и иную образность»
(из книги Т. Ливановой «История западноевропейской музыки до 1789 года (Эпоха Возрождения). Учебник»).


В 1980 году на Всесоюзной фирме грампластинок «Мелодия» была выпущена пластинка «Тысяча лет музыки. Италия. Возрождение и раннее барокко».

В исполнении ансамбля старинной музыки «Мадригал» мы послушаем один из немногих образцов светской музыки в творчестве Палестрины (Джованни Пьерлуиджи да Палестрина) — мадригал «Ah! Che quest occhi miei».


Палестрина (Palestrina), (около 1525, Палестрина, близ Рима, — 2.2.1594, Рим) — итальянский композитор, глава римской полифонической школы. В 1544–51 органист и капельмейстер главной церкви г. Палестрины. С 1551 работал в Риме (в частности, в папской капелле, в церкви Санта-Мария Маджоре, Сикстинской капелле). Творчество Палестрины связано в основном с духовной хоровой музыкой а капелла.
Палестрина использовал в двух мадригалах: «Amor, che meco in quest'ombre ti stavi» и «Ecco ove giunse prima e poi s'assise» текст «Sonetto XII» Петро Бембо. Но записей в свободном доступе я не нашла.

Ансамбль «Мадригал» — один из старейших и наиболее авторитетных российских ансамблей старинной музыки. Основан в 1965 году Андреем Волконским.



«Азоланские беседы» («Gli Asolani») Пьетро Бембо на итальянском языке можно прочитать здесь, а стихи на этой странице виртуальной библиотеки «Итальянская литература». Там есть и страница, посвященная Кастильоне.


«Борис Иванович Пуришев (в воспоминаниях современников)» — так называется вторая публикация выпуска. «Человек универсальной культуры, ученик Брюсова, признанный патриарх медиевистики…» в нашей «Читалке»

Мария Ольшанская