В окно постучала полночь,
и стук её был беззвучен.

На смуглой руке блестели
браслеты речных излучин.

Рекою душа играла
под синей ночною кровлей.

А время на циферблатах
уже истекало кровью.

Федерико Гарсия Лорка. «Ноктюрн из окна»
(перевод А. Гелескула)

С поэзией Лорки я познакомился в середине шестидесятых годов, будучи еще подростком. Мать принесла почитать его сборник. Чувствовалось, что не все переводы совершенны, но даже сквозь них пробивалось нечто удивительное по своей красоте и глубине. Лорка — величайший поэт двадцатого века и, на мой взгляд, будет считаться таким, пока человечество будет воспринимать поэзию.

Посетил он этот мир на короткий срок, всего на 38 лет (возраст 36-38 роковой для поэтов: Пушкин, Байрон, Бернс, Рембо, Маяковский…), но оставил так много! Был он музыкантом, художником, драматургом и абсолютным поэтическим гением. Широко известным русскому читателю он стал во времена «оттепели», хотя первый сборник переводов появился в 1944 году. Перевод Лорки был последней работой Марины Цветаевой (по свидетельству ее дочери Ариадны Эфрон). Сохранилось ее письмо 41-го года, которое было написано совсем незадолго до ее трагической смерти, к издателю сборника: «Мне очень понравился Лорка, Вы для меня хорошо выбрали». Цветаева успела перевести всего пять стихотворений Лорки, и вот одно из них:

На темени горном,
на темени голом —
часовня.
В жемчужные воды
столетние никнут
маслины.
Расходятся люди в плащах,
а на башне
вращается флюгер.
Вращается денно,
вращается нощно,
вращается вечно.
О, где-то затерянное селенье
в моей Андалузии
слезной…

В шестидесятые годы в «Литературной газете» появилась замечательная статья Андрея Вознесенского «Люблю Лорку» («Лит. газета», 17 августа 1961 г.). Как поэт он очень тонко почувствовал глубину его образов. Статья эта привлекла внимание читающей публики и заставила обратить внимание на ранее мало известного в России испанского поэта. Испанская поэзия легла на русскую душу, столь же противоречивую, иррациональную, иногда жестокую, иногда благородную, склонную к трагическому восприятию мира. Сейчас существует обширная литература на русском языке, посвященная Гарсиа Лорке. Лорке посвящали стихи Иосиф Бродский, Николай Асеев, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский… Основным и одним из лучших переводчиков Гарсиа Лорки стал Анатолий Гелескул. Он вместе со своей женой Натальей Малиновской (дочерью маршала Родиона Малиновского) стали составителями многих сборников Лорки, и перед их работой я «снимаю шляпу». В одном из интервью Наталья Малиновская рассказала, что многие из тех русских, которые были в Испании во времена гражданской войны, стали испанистами, заразившись испанской культурой.

Каждому любителю поэзии кто-то из поэтов близок, а кто-то нет. Мне, например, не близок Бродский, за исключением некоторых его стихов, а вот мой друг говорит, что когда он читает Бродского, то у него ощущение, что это написал он сам. А вот Гарсиа Лорка — мой поэт, прошедший со мной всю жизнь. Уезжая из страны, я взял с собой все его сборники и перечитывал их в тяжелые для меня времена. В его стихах вечность и глубина.

Сидят на лужайке кузнечики чинно.
— Что скажешь ты, Марк Аврелий,
об этих философах с тихой равнины?
Мысли твои не созрели!

Река по равнине узоры чертит.
— Скажи мне, Сократ, что смог
увидеть ты в водах, несущихся к смерти?
Твой символ веры убог!

Осыпались розы и в грязь упали.
— Скажи мне, святой Хуан,
о чем лепестки их тебе шептали?
В сердце твоем — туман!

О чем это стихотворение? На мой взгляд, о том, что на основные вопросы о цели и смысле жизни, о человеческой вере нет и не может быть ответов, а есть только туман и сердце, через которые мы воспринимаем бытие, и что в жизни одинаково значимы и кузнечики, и великие философы древности, и католические святые: и у тех и у других нет ответов на эти вопросы.

Это стихотворение — ключ к восприятию поэзии Лорки: только через туман и через сердце.

Поэзия Лорки — это не поэзия высокого литературного слога и изящества, как, например, у Пушкина, или четкого объемного зрительного образа, как часто у Пастернака и Бунина, а поэзия музыкального и песенно-литургического расплывчатого образа, который напрямую действует на эмоциональное подсознание, минуя логическое мышление: и мудрость, и глубина этой поэзии в прямом постижении мира. Поэзия, в которой ощущение трагедии и звучащая тишина.

Слушай, сын, тишину —
эту мертвую зыбь тишины,
где идут отголоски ко дну.
Тишину,
где немеют сердца,
где не смеют
поднять лица.

Источником поэзии Гарсиа Лорки служило южно-испанское паралитургическое пение (тексто-музыкальные формы, близкие по стилю к богослужебным, но не использующиеся в каноническом богослужении). В 15-м веке в Андалузию из гибнущей Византии бежали цыгане, которые восприняли более древнюю мавританскую, еврейскую и христианско-испанскую музыкальную культуру и переработали ее. Возник стиль фламенко, который вновь был переработан испанцами. Фламенко — общее название южно-испанской (андалузской) народной музыки — песни (cante) и танца (baile). Выделяют два класса фламенко: канте хондо (cante hondo) — глубинное пение (более древнее) и канте чико (cante chico) — простое пение (более новое). В канте хондо входят такие жанры песен, как саэта (saeta), паралитургическая песня, исполняемая на Страстную пятницу, канья (caña), сигирийя (seguiriya), мартинете (martinete), солеа (soleá) — от испанского soledad (одиночество) — протяжная песня, исполняемая в Андалусии обычно женщинами, под аккомпанемент одной гитары, петенера (petenera) —медленный оригинальный стиль исполнения фламенко, восходящий к сефардским (испано-еврейским) романсам. И, конечно же, знаменитое: «А…а!», гортанный крик боли и страсти в испанском фламенко, отголосок древней трагедии: ревности, убийства, потери близкого человека…

Эллипс крика
пронзает навылет
молчание гор,

и в лиловой ночи
над зелеными купами рощ
вспыхнет черной радугой он.

А-а-а-а-ай!

И упругим смычком
крик ударил
по туго натянутым струнам,
и запела виола ветров.

А-а-а-а-ай!

(Люди в пещерах
гасят тусклые свечи.)

А-а-а-а-ай!

Лучшие его сборники так и называются — «Стихи о канте хондо» и «Цыганское романсеро», а стихи в них озаглавлены песенными жанрами фламенко.

Иногда я беру машину и в сезон цветения еду полюбоваться разноцветными ирисами, вспоминая «Саэту» Гарсия Лорки.

Смуглый Христос
переходит
из ириса Иудеи
в гвоздику Испании.

Смотрите, вот он идёт!

Испания.
Земля сухая,
небо чистое тускло,
вода течёт медленно
в высохших руслах.
Смуглый Христос
с прядями выгоревших волос
с резкими скулами
и зрачками белыми.

Смотрите, вот он идёт!

Гарсия Лорка собирал колыбельные песни разных районов Испании, считая, что они очень точно характеризуют народную душу. В одной из своих лекций, посвященных колыбельным, он говорил:

«Ребенок, прежде чем отдаться сну, занят лирической игрой чистой красоты. Всадник и его лошадь уходят по тропке под темными ветвями вниз к реке, чтобы с поворотом песни вернуться назад и отправиться в путь снова, все в том же загадочном молчании. Никогда ребенок не увидит их в лицо; все время будет рисовать в своем воображении темный плащ того в полумраке и лоснящийся круп лошади. Персонажи этих песен не показывают лица. От них как раз и требуется, чтобы они уходили, открывая путь к местам, где вода глубже, где птица окончательно забыла о своих крыльях. К простейшему покою. Но музыка при этом такова, что ярчайшим драматизмом окутывает всадника и его коня, а необычный факт, что коню не дали воды, наполняет мистической тревогой»

Баю, милый, баю!
Песню начинаю
о коне высоком,
что воды не хочет.
Черной, черной, черной
меж ветвей склоненных
та вода казалась.
Кто нам скажет, мальчик,
что в воде той было?..

Обстоятельства смерти Лорки так и остаются неизвестными, предполагаемая могила после вскрытия оказалась пуста. Традиционно в его смерти обвиняют испанских фалангистов, но доказательств никаких нет, у него были близкие друзья среди них; генерал Франко публично в 1937 году отмежевался от причастности его партии к казни поэта, возложив ответственность на республиканское правительство, безответственно раздавшее оружие населению. Лорка мог пасть жертвой обычных бандитов или мародеров, а может — он просто растворился во времени, в котором уже не было места для поэзии, а только для жестокости и насилия, в которых так преуспела каждая из воюющих сторон.

И тополя уходят —
но след их озерный светел.

И тополя уходят —
но нам оставляют ветер.

И ветер умолкнет ночью,
обряженный черным крепом.

Но ветер оставит эхо,
плывущее вниз по рекам.

А мир светляков нахлынет —
и прошлое в нем потонет.

И крохотное сердечко
раскроется на ладони.

Федерико Гарсия Лорка. «Прелюдия» (перевод А. Гелескула)

Вот строки стихотворения «Погибший из-за любви» из книги «Цыганское романсеро» (в переводе А. Гелескула), в которых великая простота и одиночество, и о которых Андрей Вознесенский спросил: «Как прозой объяснить колдовство этих строк?»:

— Если умру я, мама,
будут ли знать про это?
Синие телеграммы
ты разошли по свету!..

В оформлении публикации использованы картины израильского художника Ilan Itach.

Ссылки на публикации Владимира Шлаина в нашем журнале — на странице «Наши авторы».

Мария Ольшанская