Александр Любинский
Двенадцать нот
I
В том городе, в котором я не жил, есть улочка – кривая, грязная, крикливая, там дом, в котором я не жил, и женщина всё ждёт за душной занавеской. В том городе брожу и повторяю – здесь был дворец, здесь – колоннада, здесь – библиотека, которую сжёг тот, кто овладел царицей, как этим городом, потом его убили, да и она сама, не выдержав разлуки с новым другом, красиво умерла. А улочка кричит, и я бреду за кем-то в хитоне рваном, кто знает лучше всех, как создан этот мир, и небосвод и звёзды, и женщина, что ждёт меня, и только я не знаю, кто я, зачем я здесь…
II
Я многообразный в сотнях лиц как сотнях зеркал отражаюсь этих осколках времён я среди них уже неразличим я не живу еще не жил вечно пребуду
III
Жизнь предлагает всё: мгновения счастья – ты догадываешься о них, уже миновавших. Жизнь предлагает скуку, которую лечит болезнь; последний час как последнюю каплю вина горького, и всё же со вкусом сладости избавленья. Пей же это вино, пока терпимое, терпкое, опьяняйся им, и да минет тебя пустая трезвость рассудка
IV
Подошёл к дому, где ты жила. Он плотно закрыт на ржавый замок, словно с твоей душой ушла и его душа. Как ты умела радоваться цветку на столе, листку в окне… Как много дано мне: целое дерево, распахнутое окно! Порадуюсь вместе с тобой.
V
Каждую ночь кружат обрывки песен вдруг комната которой нет с окном и страхом вот заглянет рожа ухмыльнётся канет в темноту и снова поздно ночью мы вдвоём грезим и поём что мне делать с вами со страхом этим комнатой этой с людьми которых нет.
VI
Они еще ничего не знают. Надрывается флейта, становятся в ряд, сжимая мечи и копья. Команда – бегут навстречу, вьётся пыль, надрывается флейта и вдруг умолкает. Молча, яростно, безоглядно, по трупам своим и чужим вперед. А я уже знаю – этот исчезнет навеки, этот – навеки прославится. А я еще ничего не знаю, хватит ли сил победить или упаду в пыль лицом, сжимая копьё, память канет как шлем с головы, покатится, дребезжа. Исчезнет в траве.
VII
Ты, уподобивший душу вознице с двумя конями – один рвётся вверх, другой тянет вниз. Как управляться с ними? Напрасно натягиваешь удила, тише кони привередливые, тише, не заставляйте метаться между горним и дольним, дайте покой душе, пощадите возницу, пусть поживёт еще, пока не надорвётся.
VIII
Ты звучишь так ясно и чисто, словно нет времён, нас разделяющих. В маленькой церкви, под небом ли бездонным я всегда твой со страстью твоей, с прекрасной твоей мелодией, ниточкой соединяющей века. Не оставь меня, побудь со мной. Так хочется верить, что я был всегда и всегда буду. И ты пребудешь вечно.
IX
Что-то хотел сказать тебе… Забыл. Наверно, какие-то хорошие слова, которые все говорят, а что еще выдумать про жизнь, уходящую словно песок из рук. Горсть песка. Но и это уже сказано где-то, кем-то. Я повторяюсь, хожу по кругу, привычка говорить с самим собой, а слова, может быть, всё-таки вспомню когда-нибудь.
X
Так мудр, что мудрость тебе помеха. Сам говоришь: зачем в печали дни проводить? Пей вино, забавляйся с женой, не думай! Главное – не думай, день за днём не думай, не спрашивай, зачем Господь от большой любви даровал нам эту долю, немного грустную, чуть смешную… Посмотри, как забавно – был человек и нет его.
XI
Как будто снова в этот час в кафе моём, на улице моей они заговорили разом – старушки в вытертых мехах, лихие парни в галстухах навыпуск, вальяжные хасиды, девчушки с глазами бойкими и в платьицах цветных. Как будто снова в той тесноте, в табачном сизом дыме увидел их в последний раз.
XII
Вот я стою посередине мира, на перекрестье времён. Ветер истории подхватывает, уносит в Грецию, Рим, Александрию или вдруг на Монмартре приземляет ковёр-самолёт. Вот я стою посреди перекрёстка в куртке навырост, доставшейся от отца. Утренние подарки: пачка кофе, газета, три пирожка. Под небом, набрякшим дождём, вдоль улицы, серых домов, всё дальше и дальше уже неразличим.
В оформлении публикации использована картина Микалоюса Чюрлёниса «Искры (III)», 1906 г.
Книги Александра Любинского изданы в России и в Израиле. На персональной странице автора – ссылки на опубликованное у нас в журнале.
Мария Ольшанская