Александр Любинский

Последняя остановка




* * *

Подари мне на прощанье
билет на поезд а я не возьму
зачем мне
твой билет плацкартный картонный
место вагон
штемпель фиолетовый расплывшийся
от времени
и жары.

Аргос

Мы расстанемся в Салониках
встретимся в Фивах
в Аргосе заночуем
в гостинице
что на центральной площади
под вой мотоциклов
бессонный гомон кафе
а до моря так далеко
я куплю тебе килик
темно-красный в лавочке
что на центральной площади возле собора
тебе он понравится вот увидишь
в Аргосе
в маленькой гостинице
где мы ночь проведем
килик
наполним вином
будем пить до рассвета
неразбавленное это вино
под вопль мотоциклов
бессонный прибой голосов
рук
не разведем до рассвета
в Аргосе
под темно-красной луной
мы расстанемся
чтобы встретиться снова
в гостях у века другого
на центральной площади
у собора
а до моря так далеко.

* * *

Уехать навсегда из города чужого.
Он был твоим, и превратился снова
в кружащийся волчок, полдневный жар и звон, 
мельканье пестрых толп, вдруг — с четырех сторон  —
наплыв грозы, и сумрачна ограда.
Сквозь запах тополей — вечерняя прохлада
проулков каменных, и влажная скамья.
В том городе когда-то не жил я.

Уехать навсегда из города чужого,
где пыльных улиц визг, и где чужое слово
взрывается в мозгу как залпов дальний гром,
где ты и я куда глаза бредем,
встречаемся — и расстаемся снова.
Так повторю историю Иова
под чуждым небом, в городе чужом.

Уехать навсегда из города родного,
и Карлов мост мне не увидеть снова,
и площадь гулкую во сне не пересечь,
и не понять родную речь.
Но тенью маревной, бродящей по земле,
в кургузом пиджаке, с печалью на челе
во Влтавы водах отразиться,
и не кончается страница…
Вот, над водой взметнулась птица,
и город — гаснет в полумгле.

* * *

Я оставлю тебе 
этот воздух пустой, 
этот рыжий огонь 
пепелища.
Здесь, где ветер ночной 
меж ущельями рыщет,
я оставлю ему этот город. 
Постой,
был же где-то 
затаренный двор,
жигулевская пена венозного мая, 
полуночной гитары глухой разговор,
беглый свет по листве,
звон трамвая.
Я оставлю тебе 
и с собой не возьму
клок стены, 
колыханье теней у порога,
запах прели и небо в дыму,
горечь смога 
я оставлю тебе…

Кирьят-Яарим

Снова в который раз
вонь выхлопная
смешалась с парами пота от нетерпенья
воздух дрожит восемь часов утра
встав у абу-гош автобус ревет трубит
возносит молитвы к небу
в дымке как на ладони огромной руки
город
пустое
надо всего лишь
перетерпеть
переждать
пережить эти минуты
откинувшись на спинку сиденья
прикрыть глаза надо всего лишь
поставить ковчег у дороги дрожь
нетерпенья унять
господи
дай мне силы петь и плясать
бить в тимпан
скакать
кружиться
дай мне напиться
твоей ключевой воды
эти горы
твои
ступени
твои
следы.

Мошава Германит

1

Где-то
сонник другой —
свет
за тяжкой дверью дубовой,
серый день — пеленой
в ожиданьи жизни
новой,
что,
не спросясь,
вломится в дверь,
смертью пахнет,
дымком катастрофы.
Как ты смог уцелеть
после стольких потерь,
с руки клевать
теперь
крохи-строфы?

2

В горах,
где, кажется,
от слез
земля все суше,
а кущи
расселись по кустам,
арба,
верней, обоз, составленный из дней,
что суше и чернее
глаз моих,
оплакивающих
сей
участок суши,
все тянется за холм,
его не огибая,
а жизнь
другая —
усталая, сердитая, слепая —
лишь тычется в порог,
и ключ сует в замок,
и тростью бьет в порог,
его не преступая.
Прости, прости,
меня ведь дома нет,
как, впрочем,
и тебя,
бредущего вослед
арбе до
ныне.
Твоя слеза лишь выжжет
след
в зрачках пустыни.

3

Пила, пила,
вознесшая стропила,
что пела ты,
что говорила
в той суматохе дней,
когда
вытягивала вверх года
коническая сила?
К ней,
восставшей
из
камней,
я губы запрокину.
Над черепицей крыш
разбрасывает
тишь
сухую
глину.

Анри Бейль

Лет двадцать назад
ходил в темно-синем мундире
с алым кантом,
вздор болтал в салонах,
узкие ручки,
пахнущие лавандой,
целовал.
Однажды
лет двадцать назад
побывал в гостях
у Гайдна
в предместьи Вены.
Накануне
мы овладели ею.
Довольно легко.
Десяток убитых австрийцев,
несколько лошадей со вспоротыми
животами…
Я примчался к нему, еще пахнущий
порохом,
в заляпанном грязью плаще,
спрашивал, теребил, он —
не сердился…
Теперь
иная музыка:
оглушает,
срывается на крик.
Молодящаяся старуха
в коросте румян.
Я не люблю тебя,
оставь меня, слышишь?
Я ведь стал уже
терпеливый и тихий,
такой яростно
тихий,
что лучше уж 
изойду
тишиной…

Улица Агрон, 1936

Сюда он приходит каждое утро
в девять часов,
садится за стол у окна,
перебирает бумаги
в доме, построенном
известным во всей округе
архитектором.
Куда ни направишь стопы —
в Александрию,
Бейрут, Стамбул —
везде натолкнешься на этот дом:
аляповато-безвкусную помесь
дворняжки греческой и мусульманской суки.
Сюда он приходит каждое утро.
Лацканы пиджака лоснятся,
худые руки торчат из обшлагов.
Сидит, перебирает бумаги.
В окно он видит
алые фески и куфии, 
а дальше — кладбище: камни, выжженная трава и снова —
камни: скулы, черепа камней.
Здесь давно уже никого не хоронят.
Это, скорее, городской сад,
и всякий раз, выходя в прохладный воздух на улицу,
он угадывает в полутьме фигурки влюбленных.
Ящерицы между камней.
Вечер и ночь остаются ему:
дар безвозмездный,
долг неоплатный?
Как знать…

Трастевере*

За столиком, в узорчатой тени
стихи читает,
между тем как нож
серебряный
взрезает мякоть плода.
Что ж,
дарована ему свобода
за столиком, в узорчатой тени,
и Тибр древний,
что ему сродни,
медлительный, стремит уже
иное время года,
и взгляд скользит по лезвию
строки,
и солнца луч почти отвесный
раскачивает воздух бестелесный,
и в такт
сомнения
легки.

* Квартал в Риме


Из «Песни Песней»

1

О, как ты прекрасна,
сестра моя,
золотые локоны твои,
рыжие волосы,
патлы
цвета пустыни.
О, как ты прекрасна,
сестра моя,
глаз твоих — сердолик,
твоих губ — кровь.
Ты,
змеей под рукой
скользящая,
ты,
расщелина рыжая,
пересохшее лоно!
О, как ты прекрасна,
сестра моя!
Но
сердца утекают
сквозь пальцы,
и вот —
рыжеголовый
топчет, как пламя,
солому рыжей
головы,
мечется
по площадям
белого дня.
О, как ты прекрасна,
сестра моя,
когда одна
пересыпаешь песок,
струится сквозь
прозрачные
пальцы…

2

Переулок кривой,
ветер, луна.
Скатерть —
в красных пятнах вина.
Посиди со мной ночь,
с улыбкой
на красных губах,
с кривым ятаганом,
звездой,
запутавшейся
в волосах.
Посиди со мной, ночь,
с дымком табака,
кофе горчайшим,
что пьешь,
не гадая на гуще
лет.
А горы — все ближе,
все дальше
в горы уходит
свет.
И вот уже тени наши
кружат
как мошкара.
Пора уходить,
ночь
гасить
до
утра.

3

Ты накрасишь ресницы,
глаза подведешь,
на свиданье придешь,
меня не заметишь.
Помолчишь,
губы детские чуть приоткрыв.
Слову ветра — ответишь.
В этой
маленькой
клетке грудной
птице пойманной
с клекотом биться.
Перестань,
ты сейчас — не со мной:
это долгая, долгая ночь
все не кончится,
снится.
Отдохни
на развилке дорог,
там, где Яффо встречает
река
другая,
где
скользят над тобой,
перекрещиваясь наискосок,
тени ада
и тени рая.

Гранат

Ярый свет, холодный камень,
Синева пустых небес.
Где-то здесь, с другими вровень,
Жив, и вроде не исчез.

Скукожильна оболочка,
Тяжек зерен томный цвет.
Дней осенних проволочка,
В синем небе — белый след.

* * *

Здесь
автобус делает круг
в песок сползая колесами
останавливается
водитель глушит мотор
желтый кустарник
ползет вверх
подступает к домам
желтый песок
горстями сыплет ветер к порогу
за остановкой
холм соскальзывает в пустоту
не оступись
не отступи
тропинки узкая поступь
к дому ведет
тенью его прохладной
отгородись
пот утри с лица
веки смежи
передохни
там
где автобус делает круг
в песок сползая колесами
замирает.

Не пора еще

Не пора еще
вернуться в кривой проулок
по деревянным ступеням
трухлявым
в сени войти
задохнуться от запаха прели
дальше по коридору вдоль сундуков велосипедов
коробок с рухлядью
в конце коридора открыть дверь
ты не ждешь меня
я вернулся некстати музыку не дослушала
обернулась
такая хорошая музыка
разучиваешь слова
к радио приникнув ухом
тише дай же дослушать не вертись не дергай
за рукав
снова замерло все до рассвета
замри
сумерки подступают
снег валит густой густой ветер
раскачивает фонарь а пол такой
покатый
падаешь скользишь
силой неведомой тянет назад в темноту
трухлявую выеденную древесным червем
и
все же
надо удержаться
подняться
встать
вровень с буфетом
задохнуться
дух перевести ухватиться
за край
к музыке лицо запрокинуть
замри
одинокая бродит гармонь
вдоль глухих заборов
уходит все дальше
слышна едва едва сквозь
ветер скрип оконной рамы
брехню
собак.

Veni, scripsi, vixi*

Фраза
оборванная на полуслове
несколько звуков
в окружении тишины
молят о помощи
вспомни вспомни требуют
ты
ведь
должен
вспомнить
где это было
в веке каком
цокал конь
голова кружилась
перо
выпадало
из
рук…

* Пришел, писал, жил


* * *

Снова
нам собираться в путь
друг мой Петроний
что за колымагу
снарядил нам почтарь
так
мы не одолеем дороги вьется
она едва видна
меж серых дюн тянется
за горизонт
скажи же что-нибудь веселое
насмешник
пока еще не устал
пока серая пыль
не покрыла лицо
не истрепалась одежда
ноги не сбил до крови
пока
под тяжкий
скрип
колымаги
еще можешь
петь.


Книги Александра Любинского изданы в России и Израиле. На странице «Наши авторы» — ссылки на опубликованное у нас в журнале. Книги, изданные в России, можно посмотреть и заказать здесь.

Мария Ольшанская