Александр Любинский

Время и речь

«Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек.
Мыслители и поэты — хранители этого жилища»
Мартин Хайдеггер, «Письмо о гуманизме»

Я говорю. О чём? Я говорю о том, что я говорю. Я говорю о говорении, которое — речение. Из-рекается речение, из глубины я — ис-текает оно. Я — из-рек, а, значит, нарек. Изреченное нарекает и, нарекая, об-рекает. Чему?

Я говорю — сей час. Сей миг я говорю, обрекая себя на речение. Сей час я, сей миг я говорю, образуя наречение. В сей час, в сей миг, всег-да говорится оно, истекает оно — из-реченное.

Я говорю. Я говорит всег-да. Не в этом ли смысл наречения? Всему «Да» говорю я, нарекая все, обрекая, тем самым — быть. Всё, как то, что есть, всё, которому я говорю «Да» — речется. Сей миг. Сей час. Всег-да. Но как может всё — быть — речением? Ведь если я говорю: всё — есть, значит, и моё речение, из-рекающе-нарекающее тоже — есть? Как оно может быть, если оно всег-да — речется? А так, что речение, от-рекаясь от себя, отречением образует — речь.

Я говорю речь. Всег-да. И, тем самым, всег-да всё есть. Отныне образуется оно из речения, из потока реки-наречения, в речь.

О, возлюбленая моя, нареченная моим речением! Нареченная моя! Ты, всему говорящая «Да», всегда, каждое мгновенье собирающая всё в единое — есть, в — есть все образующая, ты — в-есть. Ты всег-да в-есть. Значит, речь нарекающая — не есть ли весть? Навстречу всему речётся весть, в-есть она устремлена в своем речении, образуя вещь. Значит, речение не есть ли — вещение всякий миг, всег-да в «Да» утверж-да-ющее вещь? Ты, речь, вещеющая, образовала вещь.

Но что это значит: речь — образовала? Не значит ли это: речь об-раз-ует вещь, сей миг, сей раз об-раз-ует вещь. Речь как вещение об-раз-ует, об-вещеет вещь. Всякий раз речь об-раз-ует, всег-да об-раз-ует вещь в — есть. В есть образует вещь.

Сей раз, сей миг, всег-да есть вещность. Но вещ-ность не есть ли веч-ность вещения, образующего вещь? И вот теперь лучше понятна сущность вещения, вещеющего вещь, ибо в вещении вечность образует — вещь. Она пре-образуется в вещь. Но что это значит — преобразуется? Не значит ли это, что сама вечность пред-образна, то есть, в ней невозможно раз-личить вещь? Но, тем не менее, я раз-личаю вещность вечности. Я отличаю вещность — от вечности. Всякий раз я говорю о вещности вечности и вечности вещности. Пред-образность вечности есть.

Значит, есть пред-раз как об-раз и об-разец вещности любой вещи. Всякий раз в вечности есть пред-раз как его про-образ.

Я говорю: сей миг, сей раз. Но го-ворим-ое не есть ли — время? Время есть образование говоримого. Образование говоримого как есть. Вечность вещности пред-образна. В ней есть пред-раз как про-образ сего раза. В говорении-времени пред-раз как про-образ преобразует себя в сей-раз вещи.

Речь нарекает и, нарекая, об-рекает в есть. В есть вещи обрекает речь. Но что это значит — обрекает? Об-рекает, об-разуя, за-рекая в — есть. Время обрекает вещь в — есть.

Ты, нареченная моя, временная моя! Речь моя — ты! Я раз-личаю тебя, от-личаю от я. От-личность твоя — есть. От-личность твоя как лик речи. Ты, говоримая мной, временность вечности, ее вещность — сей раз, сей миг! Я вглядываюсь в твой лик, в твой лик нареченный, обреченный — быть. Ты хочешь влю-бить меня, в-быть меня в бытие… Я сбываюсь в тебе, в лик бытия твоего влюбленный. Отныне — в быть, в есть я. В есть я как вещь. В быть — обреченный, любить твой лик.

Отныне я есть как ок-лик. От-личность твоя, твой от-лик ок-ликаем мной, и только в этом ок-лике я есть, ибо только в оклике я от-личен от тебя. В оклике я образую тебя сей раз. В говорении-времени твой про-образ преобразует себя в сей раз всякий раз, когда я окликаю тебя. Ты есть лишь благодаря моей любви, ибо в лю-бить, в-быть окликаю я тебя.

Я есть речь. Сей раз, сей миг я есть. Я есть всегда. Я есть всегда речь. Я есть — вечность речи-речения. Я есть вещность речения-вечности. Я — есть.

Послесловие

Родился в декабре 1949 года в Москве, в Даевом переулке, что на Сретенке. Окончил в начале 70-х Институт Народного хозяйства им. Г.В. Плеханова. В последующие годы работал социологом, журналистом, разносчиком телеграмм, рабочим топографической партии… Перед отъездом в Израиль в 1989 году дослужился до сторожа. С середины семидесятых писал стихи, прозу, вместе с такими же неприкаянными мотался по литобъединениям… «Зеленая лампа» при «Юности», где верховодил Борис Слуцкий; те же лица на всех собраниях и во всех объединениях… Неприкаянность и одиночество.
По приезде в Израиль стал активно писать, много лет работал в местных русскоязычных газетах, вел еженедельную колонку литературной критики. Печатался много, но, в основном, в Израиле. Выпустил сборник прозы и эссеистики «Фабула», Иерусалим, 1997; роман «Заповедная зона», Алетейя, Спб, 2005 и сборник эссе и культурологических статей «На перекрестье», Алетейя, Спб, 2007. В настоящее время в том же издательстве готовится к выпуску роман «Виноградники ночи».

Вы спрашиваете меня о философском подтексте «Времени и речи»? «Вначале было Слово». В этом — весь смысл

Александр Любинский

Вместо комментария

Прошло два года с момента выхода первого выпуска нашего журнала. Вспомните, как все начиналось, вспомните наше кредо, провозглашенное во вступительной публикации стихами Владимира Соколова:

Пластинка должна быть хрипящей, 
Заигранной… Должен быть сад, 
В акациях так шелестящий, 
Как лет восемнадцать назад.

Должны быть большие сирени — 
Султаны, туманы, дымки. 
Со станции из-за деревьев 
Должны доноситься гудки.

И чья-то настольная книга 
Должна трепетать на земле, 
Как будто в предчувствии мига, 
Что все это канет во мгле.

Все было — были сирени в «сиреневом цикле» Бориса Лукьянчука, были и заигранные пластинки… Но опираясь на классику, на творчество такого признанного мастера слова, как Кирилл Ковальджи, мы торили и новые тропинки, создавали новые жанры — байки о науке (с явно или неявно выраженной философской компонентой), «Записки из мансарды» Андрея Рождественского (небольшие «постмодернистские», как мы их назвали, эссе). Обретала усложненность формы и смысла от книги к книге поэзия Бориса Лукьянчука.

Я очень рада, что ко второй годовщине «Черепахи на острове» у нас появился новый автор в жанре «стихо-прозы». Ведь иначе нельзя определить жанр этого поэтического эссе о времени и речи — «Песни Песней о слове и Слове» (недаром при первом чтении текста мне вспомнились притчи царя Соломона).

«Время и речь» Александра Любинского — его творческий ответ на вопрос французского философа Жака Деррида «Что это такое, поэзия?». «Стихо-статью» Деррида в переводе и с комментариями нашего нового автора вы можете прочитать здесь.

Список всех публикаций А. Любинского в нашем журнале на странице «Наши авторы»).

Накануне двухлетия нашего журнала я хочу поблагодарить всех наших замечательных авторов, упомянутых на специальной странице, и всех читателей (а их уже более 70 тысяч, как показывает статистика), которые смотрели, читали и слушали наши странички.

Мария Ольшанская