Владимир Захаров
Хохочущая парка
Послесловие к книге поэзии
Бориса Лукьянчука
От редакции
В жизни много удивительных совпадений. Когда 4 года назад мы с Борисом Лукьянчуком готовились к первому выпуску нашего журнала, то договорились в первую очередь опубликовать одну за другой все книги его стихотворений. Как решили, так и сделали. А через некоторое время, увидев, что получилось, Борис собственноручно изготовил «на бумаге» замечательное подарочное издание для друзей на основе наших страниц, включая оформление. И вот теперь все желающие могут подержать в руках типографское издание — книгу «Если писано кровью, то стоимость красок важней полотна», вышедшую в этом месяце, накануне нашего четырехлетия, в Москве, в Издательском доме «Литературная учёба». Физик, поэт, которого мы с удовольствием печатаем в журнале, академик РАН Владимир Захаров написал к этой книге послесловие (рецензию).
Мария Ольшанская
Слышно ножниц клацанье и хохот
Девушки по имени Атропос.
(Борис Лукьянчук)
Большинство пишущих стихи делают это из желания если не славы, то одобрения окружающих. В таковом желании нет, собственно, ничего плохого. Но есть поэты, которые пишут, о славе не думая. Они пишут, потому что это им необходимо, и пишут в те часы и минуты, когда не писать стихи не могут. Так писал Чарский в «Египетских ночах» Пушкина. Но Чарский был богатым бездельником и жил рассеянной жизнью, а сегодня поэты, пишущие по внутренней необходимости, не могут себе этого позволить. Они заняты ежедневным трудом, имеют профессию, и обычно это — профессия интеллигентная. Среди заметных поэтов наших дней — врачи, юристы, ученые. Таков и Борис Лукьянчук, известный физик, профессор в Сингапуре.
Борис Лукьянчук писал стихи всю свою жизнь, и ясно, что писал не из желания славы — иначе он опубликовал бы их уже давно. Лет двадцать-тридцать, как издание книги собственных стихов перестало быть проблемой. Но первая его книга появляется в печати только сейчас. Прочесть ее внимательно — немалый труд. И не только потому, что в ней собраны стихи очень разных лет — первые написаны восемнадцатилетним юношей в 1962 году, последние — умудренным мужем в совсем недавнее время. Книгу читать нелегко, потому что она очень плотная, в ней нет никакой поэтической жижи — тиражирования одной и той же темы во многих стихотворениях. Этой болезнью страдают, увы, даже крупные поэты, для которых стихотворство является единственным в жизни занятием. Но неся двойное бремя, исполняя обязанности профессионала и в другой области, причем исполняя эти обязанности охотно и активно, Лукьянчук такого позволить себе не мог. У него за каждым стихотворением стоит, действительно, внутренняя и неудержимая необходимость его написать.
Книга, которую вы держите в руках, мало похожа на обычные сборники стихов или на некое «избранное». Это, по сути, автобиография. В ней много точных и нужных прозаических вставок, в которых автор рассказывает о себе, о своей жизни. В этой книге много от исповеди. И еще в ней запечатлена целая эпоха. От начала шестидесятых годов прошлого века — последних лет хрущевской оттепели с самиздатом и студенческими театрами-студиями, через глухое, в общем-то безмолвное время застоя, до дарованной Михаилом Горбачевым свободы передвижения, странствий по университетам мира и благополучной жизни признанного ученого. Но не у себя на родине.
Часть первая «Проба пера» — это традиционные «юношеские страдания». Милые, романтические шестидесятые годы. Повествование о нелегкой жизни бедного школяра, которому то везет, то не везет с девушками. Стихи щедро посвящаются друзьям и тем же девушкам. Школяр, однако, горд своей профессией. Неудивительно — шестидесятые годы были временем расцвета советской физики. Плеяда великих имен, благосклонность государства, победы в космосе. Да, в то время молодые физики ощущали себя элитой общества, и взоры дев были на них обращены! И потому:
О звездную сферу молоточком звеня, Ангелы белые от восторга немеют. Назло Копернику, Вселенная вокруг меня Вращается по Птоломею.
Потом, конечно, все изменилось, и об этом автор упомянет позднее с несколько горькой иронией:
И три сестры стремятся за кордон — В фотомодели, щек пылают платы. Так не смешил Шекспир туманный Альбион, Как кандидат наук — семью своей зарплатой.
Особое место занимает в книге ее вторая часть «Утраченный сад». Это щемящая душу повесть о рано ушедшей из жизни подруги, любимой жены. Здесь собраны стихи разных лет, от непосредственного отклика на утрату:
Переступи порог, войди из мира грез В мой дом, где без тебя так много мавзолеев, И одари меня, я сберегу, как Крез, Сокровища твоих прикосновений.
до осознанной уже многие годы спустя боли:
Я в первый раз заплакал через год. Окаменел. И обратился в столб.
Прекрасный рассказ «Сирень» завершает этот сильный по напряжению цикл — поистине «сирень для девушки, с которой начиналась весна».
Борис Лукьянчук — поэт удивительно разнообразный, он почти не повторяется, что и создает ощущение плотности его поэтического слова. Совсем другая интонация, совсем другой жизненный опыт в любовных «Стихах к Елене», трогательны «как бы» стихи для детей четвертой части книги, полны острых наблюдений «Книга странствий» и «Линцская симфония».
Когда произошла перестройка, ученым в России стало и тесно и трудно, но зато для них открылись двери западных, а при желании — и восточных университетов. И Лукьянчук этой возможностью вполне воспользовался. Он объехал весь мир. Был во Франции и в Италии, в Канаде и Испании, в Турции, в Японии, да мало ли еще где — хорошие российские ученые, ставшие ненужными своей стране, оказались в высшей степени востребованы лучшими университетами мира. Долго жил в Австрии, в Линце, где стал почетным профессором тамошнего университета. Опыт этих странствий открыл еще одну сторону Лукьянчука как поэта — его незаурядную гуманитарную образованность. Он тонкий знаток музыки, весьма сведущ в истории, хорошо знаком с мировой литературой. И это знание органично вплетается в его поэзию.
Мне вспоминается разговор с Наумом Коржавиным, имевший место году в семидесятом. Я показал ему свои стихотворные опыты, он их одобрил, сказал, что нужно продолжать, и произнес следующие показавшиеся мне парадоксальными слова: «Я считаю, что большой поэт в России выйдет не из нашей гуманитарной среды, а из вашей, из сообщества физиков и математиков». «Почему?» — изумился я. «А потому, что наши слишком мало образованы». Не знаю, насколько Коржавин прав, но Лукьянчук уж точно имеет прекрасное гуманитарное образование. Достаточно прочесть его эссе о поэте Владимире Соколове, доступное на сайте «Черепаха на острове», где он является одним из редакторов.
Зрелые стихи 90-х годов отчетливо проявили еще одну качество поэтического дара Бориса Лукьянчука — в каждом из них есть некое поэтическое дерзновение. Это дерзновение присутствовало и в самых ранних стихах, но тогда его можно было принять за отчаянную храбрость новобранца. А дерзновение в поэзии едва ли не главное, оно не менее важно, чем умение владеть стихом. Нужно иметь немалую поэтическую смелость, чтобы изобразить парку Атропос, перерезающую нить человеческой жизни, веселой хохочущей молодой девушкой:
Время мотылька, размотан кокон, Все быстрее пряжу тянет лопасть. Слышно ножниц клацанье и хохот Девушки по имени Атропос.
Я бы, наверное, представил ее чиновницей, директрисой средней школы и главой участковой избирательной комиссии, фальсифицирующей выборы, но насколько это было бы скучней и ангажированней!
Мое знакомство с поэзией Лукьянчука началось с прочтения его поэмы «Моби Дик», которая произвела на меня немалое впечатление. Это — хаотическая поэма о хаотическом времени. Это очень авангардистская и очень смелая поэма, единственный известный мне эпос о «лихих девяностых».
Первые песни этой поэмы написаны в самом начале января 93-го года. Уже больше года, как подписано Беловежское соглашение, вытеснен Горбачев, и Борис Ельцин получил всю полноту власти над Россией. Гайдар отпустил цены и начался «дикий» капитализм:
Чтобы мир был прекрасен и чист, Зажимай им на дыбе болт! Протрубил, протрубил горнист: Мертвый кит иль разбитый вельбот!
Лукьянчук держит эту необычайно динамичную и экспрессивную интонацию до самого конца большой по объему поэмы. К ней, в самом деле, отлично подойдут в качестве иллюстрации рисунки Рокуэлла Кента. Мстительный Ахав прибил золотой дублон к мачте «Пекода» и не отступит, пока не разнесет в клочья страну:
И за счастье богом данной драки Выпью кубок смертной я отравы! Страсти, как безумные собаки, Лижут кровь несчастного Ахава!
Фанатичное безумие Ахава, вообразившего себя борцом с мировым злом, и его команда, мечтающая создать «семейный бизнес на спермацете» (читай — нефти и газе!) вызывают живые аллюзии. Но что такое белоснежный Моби Дик — воплощение ужаса? Коммунизм, призрак которого обратился в ничтожную мышь? Народ, который надо согнуть и победить? Как и Герман Мелвилл в своем романе, Борис Лукьянчук оставляет для читателя возможность множества попыток интерпретации. Одно несомненно. Как говорится в одной из последних песен поэмы, «Рок у собора парижской богоматери», написанной 17 декабря 1993 года, уже после того как танки таманской дивизии стреляли по Белому дому, изменилась конституция и прошли выборы в думу,
На россов россыпи — в Европе квота. У народа с похмелья рвота! Осколок зуба торчит меж строк. Жить на осколках — тяжелый рок!
Не могу не процитировать еще одно запомнившееся мне четверостишие:
«Пекод», Ахав, свирепый Моби Дик, Град обреченный, полный ветра и лиан… А синий глаз подергивает тик, И дышит тяжело холодный океан.
Поэму о Моби Дике нет смысла пересказывать, ее нужно читать. Каждый раз, перечитывая ее, я нахожу нечто новое. И все равно, она остается для меня и волнующей и загадочной. В ней есть «странные сближения». Так, гарпунщик Дэггу неожиданно оказывается одним лицом с черным гомосексуальным любовником Эдуарда Лимонова, описанным в его романе «Это я, Эдичка». Что же, такой и должна быть настоящая поэзия.
Отзвуки «Моби Дика» продолжают звучать и в последней части, восьмой части книги. В ней Бориса Лукьянчука не оставляет ни традиционная для него тема странствий, ни тема России. В поэме «Полет над гнездом кукушки», наполовину реальном, наполовину воображаемом путешествии над «цивилизованным миром», автор с горечью отмечает:
На этом глянце русская хибара Любая высится трагедией античной.
Очень хороши стихи о Сингапуре, где Лукьянчук проводит большую часть своего времени. Благополучным профессором в благополучном мире. Не прерывая, впрочем, тесной связи с Россией. Прекрасно описание раннего утра в Сингапуре:
Солнце вот-вот проснется, тронет пейзаж клюкой, О чем разорались ангелы пернатыми голосами. И распахнется море, внезапное, как любовь, Со всеми ее моллюсками, лазурью и парусами.
Поэтический талант Бориса Лукьянчука для меня бесспорен. Он проявляется уже в самых ранних его стихах. Пусть они не очень уклюжи, автор правильно сделал, что включил их в книгу — в них много ярких находок. Вообще, перелистывая страницы книги, видишь как медленно, но неуклонно «взрослеет» его уровень владения поэтической техникой. Стихи Бориса, даже ранние, легко запоминаются, их хочется повторять, а это дорогого стоит. Для меня это — важнейший признак подлинной поэзии. Не могу не привести полностью одно стихотворение, написанное в 2001 году, на мой взгляд, безупречное:
Arab Street
30-летию фильма
«Белое солнце пустыни»
Льется мой анжамбеман, строчка с поволокой, Сухов вдруг захохотал: «Говоришь, павлины!» Налетает ветерок с южного востока, Рать ваятелей стоит в ожиданье глины. По арабской улице я теперь гуляю, Я бы в глину вдунул жизнь, честно, без прикола. «Дайте, братцы, глины мне, я вам наваяю!» Только братцы говорят: «Извиняй, Микола!» На арабской улице шорохи сутаны, Братья луноликие, глазоньки косые, Голосят «Аллах акбар!» у дворца султана, В общем, нету никому дела до России. До ее полей-равнин, в коих не хирея, Бродит призрак-олигарх и иные духи. В Сити-холле есть фонтан — замочи Гирея, Что им тот Бахчисарай с плачем бляхи-мухи. Близ арабской улицы тихо плещет речка, Возле речки квакают тайские царевны. На арабской улице я купил колечко Для своей единственной Катерин Матвеевны.
Завершая этот текст, я хочу поздравить моего давнего друга с выходом его книги. Она, безусловно, удалась и найдет благодарного читателя. Прежде всего, потому что она написана доброжелательным и умным наблюдателем времени. И составлена с любовью,
Потому, что без любви — Ничего не происходит.
Владимир Захаров — физик, академик Российской Академии наук, лауреат Государственной премии СССР и Государственной премии Российской федерации, член Русского ПЕН-центра, поэт, автор нескольких поэтических сборников, член Союза российских писателей. Лауреат литературной премии «Петрополь» и медали имени Виктора Розова за вклад в российскую культуру.
О вышедшей книге
Борис Лукьянчук — элитарная личность. Серьезный учёный, острый ум и ранимое сердце. Сарказм и доброта, скепсис и надёжность. Он трогательно любит слово, поэзия — часть его души. Его произведения ценны именно тем, что они — живой отклик на жизнь, они — отблеск незаурядного человека. Из далёкого Сингапура долетают близкие нам слова:
«Проживших жизнь в России, я Без разговоров помещал бы в рай!»
Кирилл Ковальджи, русский поэт, прозаик, критик и переводчик.
* * *
Российский физик Борис Лукьянчук много лет писал стихи для себя. Сейчас он собрал свои работы в сборник. Читатель может сказать: ну, и что? Мало ли у нас в стране людей, пишущих для себя? Прочитайте эти стихи и вы поразитесь так же, как поразился я. Для себя написанные и ни на что не претендующие строки, собравшись под одной обложкой, приобрели новое качество. Они стали лирической исповедью человека, попавшего в водоворот непредсказуемых исторических коловращений. Вот уж, как говорится, нашего времени случай. Студент МГУ 60-х годов, он уже четверть века служит науке в самых разных точках нашего мира — от Австрии до Сингапура. Наверное, он адаптировался как ученый к той среде, в которой приходится существовать. Но в своей поэтической натуре он сохранил до наивной цельности свою российскую принадлежность: в способе наблюдать мир, в юморе, в понимании страны, которая поставила его голос.
Анатолий Смелянский — историк театра, доктор искусствоведения, профессор, заслуженный деятель искусств РФ, лауреат Государственной премии России. Ректор Школы-студии МХАТ.
* * *
«Всего и надо, что вчитаться — Боже мой!»
Строчкой Юрия Левитанского я хочу призвать читателей этой книги именно так отнестись к поэзии Бориса Лукьянчука. Поэтическое мироощущение Бориса не помещается в пределах того или юного конкретного чувства или события — в этом и состоит его целостность. Мысль его прочувствованна, а чувство переосмыслено — наверное, так и должно быть, когда поэт и учёный органично сосуществуют в одном человеке.
Мария Ольшанская, редактор художественно-публицистического Интернет-журнала «Черепаха на острове».
Книгу стихов Бориса Лукьянчука «Если писано кровью, то стоимость красок важней полотна» можно заказать в Интернет-магазине «Litera-U» Издательского дома «Литературная учеба» (полный список магазинов).
Ссылки на публикации Бориса Лукьянчука в нашем журнале на его авторской странице.
Ссылки на публикации Владимира Захарова в нашем журнале на странице «Наши авторы».
Мария Ольшанская