Море было тихим, я легко,
как по маслу, плыл под ясным небом,
оглянулся — берег отвалил,
словно в перевёрнутом бинокле…
Стало пусто, стало никого,
и с небес сошел спокойный страх —
значит, утону… или проснусь…

Танцевала не на пнях —
На иголочках…
Ты не из земных девах,
Не приколочка —
На твоих босых ступнях
След от облачка!

— Не уходи, подожди,
подожди меня, не удаляйся
остановилась, ждёт, обернувшись ко мне,
в чистом поле под ласковым солнцем
Я иду
и по мере сближения
она становится всё моложе,
всё тоньше,
всё прозрачней
Ещё один шаг
А уже только поле
тропинка и солнце…

О, как я теперь понимаю Давида:
он зябнет от старости вроде меня.
Я не был царём, как Давид, но обида
одна, и нам холодно с ним у огня.
Но царь — это царь: привели Ависагу
в постель, чтоб её молодые лета
его отогрели… Меня, как прилягу, —
опять продувает с боков пустота.
И если бодрюсь и шучу, то для виду,
А сам я давно потерял, что искал… —
Завидую и удивляюсь Давиду:
её не познал… он её не познал.
Наверное, понял, чего ей не надо —
пусть тесно прижавшихся встретит заря:
Ещё горячей молодая награда,
ещё благодарней — без права царя.
Мучительный миф или сладкая сага,
но молодость рядом со мной, и опять
целует меня, уходя, Ависага,
которую мне никогда не познать…

От неотложных дел на неотложку,
из белокаменных палат в палату
на шестерых, где четверо храпят
и правит бал диагноза латынь…
По прирожденной склонности к поэзии
всегда готов настроить, как гитару,
действительность, и вдруг — бабах, больница,
анализы, уколы, — проза плоти
и диктатура грубых процедур.
И женщина, к которой вкус пропал,
вдруг тоже предстаёт анатомичной,
практичной слишком, антиэротичной —
стервозным и враждебным существом.
О, Господи, реальности на дно
не опускай меня. Я правдой сыт не буду,
мне Истина потребна, а она
находится над уровнем искусства,
а не под ним. Прощения прошу
у женщины, которую люблю,
в ней тайна, власть и замысел твой, Боже!
Я болен, я устал, я виноват…

Любовь наваливала,
меня ломало,
а ты пошаливала,
всё было мало:
ты не улавливала,
что от накала
меня зашкаливало
и замыкало…
Скомпрометированная
любовь без тела,
перенервированная,
перегорела.

Ночь темна. Поговори со мной.
Кто когда вернулся в дом родной?
Ты давно — наполовину ты.
Раздают увядшие цветы.
Руки никого не обнимают.
Здесь я, а на самом деле там…
Сон и память ходят по пятам,
ветры лист опавший поднимают…
Кто внушает возвращаться нам
в дом, где нас уже не понимают?

Любовь большая…
Скрипок стоны
о ней твердят всегда, везде.
Блок утверждал, что лишь влюбленный
имеет право…
и т. д.
Жить без любви большой зазорно?
Но наш великий Лев Толстой
с женой лет сорок плодотворно
жил без любви как таковой…
А страсть (был прав Толстой) —
отрава.
Поэт любовь с отравой пил…
Но Блок правей.
Имел он право
быть не как все, когда любил.

последний день уже погас
еще не вечер
последний день последний раз
еще не вечер
тебе не нужен я давно
мне одиноко и темно
часы пробили полночь но
еще не вечер
и для кого-нибудь из нас
ночное небо звёздный час
когда последний день погас
еще не вечер
встречая новую зарю
бегу навстречу
еще не вечер говорю
еще не вечер…

Время грабит, а жизнь — ответчица.
Что скажу я тебе, как судье?
Нет пророка в своем отечестве,
Нет поэта в своей семье.
Как сказать, чтобы ты поверила?
Я немею, когда люблю.
Новогодней надеждой повеяло:
Сдуну облако, лёд растоплю.
Отмету всё, что было накручено,
Наворочено в нашей судьбе, —
Встану утречком свежим огурчиком
И, как прежде, понравлюсь тебе…

С древа познания добра и зла
первое яблоко сорвала Ева
второе упало к ногам Ньютона
Вот и разрываемся мы
между землёй и небом
между потерянным раем
и обретеньем Ньютона
В обозримой вселенной —
закон всемирного тяготения,
а в незримой —
закон тяготения Духа.

Если вечер,
если темно,
если ветер
стучится в окно,
если дождь
повторяет одно:
«В одиночестве
молодость вся.
Где же милые,
где же друзья?..»
Если слёзы блеснут, скользя
я приду и скажу:
— Нельзя.
Дай мне руку,
ласка моя,
не печалься,
улыбка моя,
я с тобою, хорошая,
я с тобою красивая,
я с тобою вечерняя
песня моя!

Вот тополь перед домом. Я сказал:
— К чему цветёшь?
Тебя спилить решили!..
Он содрогнулся, понял и увял.
Увидел я пантеру в зоопарке,
она пружинно облетала прутья,
в бессчётный раз искала лаз, который
не мог там быть. Я ей глаза открыл
на истину…
Она слегла и сдохла.
Друзьям, знакомым, встречным-поперечным
стараюсь лишнего не говорить.
(Легко вещать, пока любовь и боль
не дали знать,
какой бывает правда)…

Я вам расскажу. Не торопите.
Я ни зла не прячу, ни добра.
Только не выдёргивайте нити
Из расцветки моего ковра.
Расстелюсь ковром, чтоб ваши взоры
Разглядеть могли мои узоры.
Обещаю… Но не очень верьте.
Всем откроюсь только после смерти…

Некая исконная ирония
нас морочит странною игрой:
Почему чужая, посторонняя
предстаёт единственной, родной?
Никакой разумной информации,
кроме визуальной, но она —
как вердикт без права апелляции
коей справедливость не нужна.

Туча с солнца сошла,
тень моя на траве проступила.
Туча вновь наползла
утюгом травяного настила.
Ухожу я — дела! —
тень останется там, где её поглотило.
………………
Тени наших тел
на земле,
а блики наших душ —
в просветах туч.

Что такое старость? Проза
Романтической зари…
Телу бренному — угроза
Не извне, а изнутри.
Друг-философ, дальше носа
Загляни — увидишь свет
И горбатый знак вопроса
Там, где был прямой ответ.

Если снится вам сон, именуемый жизнью,
полюбите — тогда повторится и сон,
отменяющий будни, в которых корыстью
беззащитная песнь превращается в стон.
Если снится вам сон, именуемый жизнью,
позовите меня, позовите меня,
отгоню я гармонией истину лисью,
что кончается вечность, что смерть — западня.
На земле, не смущаясь ни далью, ни близью,
по тропинке струны приходите ко мне.
Если верите в мир, именуемый жизнью,
принимайте его, но любите во сне…

После прожитой жизни я удивлён:
висит надо мной Вселенной громада,
не чувствую крыш. Круги звездопада —
во весь небосклон.
После прожитой жизни я мал и велик,
потерян и найден. Мне вечности мало.
Любовь возвышала меня и ломала,
я к тайне приник.
Возникну когда-нибудь, как я возник
из небытия. Я тёплый, пощупай.
Доволен я мыслью мудрой и глупой:
не кончится миг.
Уйдя — со всех наплываю сторон,
и вы без меня — навеки со мною.
Я буду нигде, раскинут судьбою
во весь небосклон.