Через десять лет

По речке вверх да вверх они прошли,
А речка, ручей, вернее,
Течёт между камней со скользкими боками,
И между ними создаёт озерца,
Качает мох, колеблет корни трав,
За десять лет она не изменилась.

Да, здесь они прошли, здесь мы расстались,
Здесь совершился поворот судьбы,
Конечно, здесь они поцеловались,
Как только скрылся я за редкими кустами,
Она была тогда напряжена,
И сдержанна, и даже молчалива,
Ведь я еще случайно мог вернуться.

Отсюда ясно виден перевал,
Там узкий след возник – нога к ноге,
Он простоял неделю или две,
До первого большого снегопада,
И если этим я пройду путём,
Я без труда смогу найди то место,
Где был их первый, праздничный ночлег.

Вот здесь стояла узкая палатка,
Краснели горы, веял тихий ветер,
Звенел ручей у самых их голов,
И водопад в другом конце ущелья
Летел красиво, как самоубийца.

. . . . .

Как здесь спокойно! 
Как неторопливо
Подходит лето к своему концу,
Синеет жимолость, грибы во мху желтеют,
Везде приметы осени видны,
На склоне справа снежник с каждой ночью
Приметно удлиняется, и скоро
Глубокий снег покроет всю долину,
С тех пор уже в одиннадцатый раз,
За эти десять смен зимы и лета,
Вместившие так много в наши жизни,
Что здесь случилось? Пара валунов
Сюда весной со склона докатилась,
Да на три шага сдвинулся ледник.

Так было, след на сердце заживал
Не две недели. В юности мы хрупки,
Но нас учили гибкости утраты.

Представим летний день, слепящий снег
Внизу бушует юная вода,
На тысячи разбившись ручейков,
Но здесь холодновато и спокойно,
Уходит вниз надежная верёвка,
Вдруг грохот, слепота, и вот в руках
Обрывок с размочаленным обрубком.

. . . . .

В те дни, когда мы были молодыми 
И чушь несли прекрасную и пели,
Один из нас был поглощён лавиной,
И нам ледник его не возвратил.

Он в голубом остался саркофаге, 
Пройдут тысячелетья, и возможно,
Ледник в движеньи медленном своем
Его доставит в будущее, к людям,
Которые, как верил Маяковский,
Искусством овладеют воскресенья,
По крайней мере, столь сохранных тел.
И воскресят…

1973

Уильям Оккам

Извольте, докажу любое,
Одна лишь форма – чистый свет,
Перо скрипит, и мы с тобою
На все, монарх, найдём ответ.

Когда-то были лангобарды,
Король Гейзерих, царь Горох,
А нынче порох, и бомбарды
Легко сбивают пыль с дорог.

Стемнеет, постучится в келью
Посланец герцога, пора,
Весь вечер шумное веселье,
С утра охота, но с утра,

Отговорившись мнимой болью,
Задумчив, он выходит в сад,
Любуясь, как альпийской солью
Брильянты жидкие висят,

И как снега, вершины близки,
Белы, как выглаженный лен,
Щебечут рядом камеристки,
И так хорош весенний клен.

Зачем же всадник скачет в крепость,
Пока – защитницу пера?
Нехорошо в такую лепость
Про смрадный думать дым костра

И вспоминать, как вор в законе,
Свои тюремные срока,
Побег и диспут в Авиньоне,
А страшно, и дрожит рука.

1985

Мир иной

Ухожу искать
великое «может быть»
(Последние слова Рабле)

Много мне минуло лет,
У меня простаты нет
И на сердце пять байпасов,
Но я – склад боеприпасов
И палю себе в пургу
По известному врагу.

Нелюдимо наше море,
Штрих-пунктирчик здесь в фаворе,
Здесь жиреет снежный сор,
Нелюдимо наше море,
Здесь за старческий задор
Мне впаяют полный спор,
Нелюдимо наше море
Кафкианских долгих ссор.

И глядят с улыбкой боги
На разбитые дороги,
На правителей плохих,
На писателей лихих
И на мой несносный пыл:
«Ничего, де, парень был,
До сих пор отважно пашет,
Да недолго уж попляшет».

Твёрдо знаю я об этом,
Хорошо бывает летом,
А зима уже трудна –
Много выпито до дна.
Сват Иван, как пить мы станем,
Непременно всех помянем…
А о ком ни разговор,
Выясняется, что – вор.

Говорит старуха деду:
– Я в Америку поеду!
– Лучше в Мексику, мой свет,
Веселее места нет!
Там бывает праздник Смерти,
Пляшут крашеные черти,
А на кладбище пойдешь,
Надпись – просто упадешь:
«Лопес здесь лежит, Хуан,
Залезал ко всем в карман,
Коль, Господь, в своем приятьи
Взять решишь его в объятья,
Берегись за свой карман».
Вот каков был дон Хуан!

Хоть от темы воровской
Веет на меня тоской,
Славен юмор мексиканский!
Над волной же океанской
Слышен голос синевы,
Что с Землёю не на вы.
Голос неба: «Ну, Земля, 
Ты счастливица же, мля,
Согласись, была невзрачна,
А ведь замужем удачно.
У тебя и стол, и дом,
Детки прыгают кругом,
Ты счастливей всех планет,
У Венеры мужа нет,
И оставленная дева,
Неслучившаяся Ева,
Льет кислотные дожди
На горючие груди
И сияет по утрам –
Издали не виден срам!

Марс любил, а что в итоге?
Вот как, значит, любят боги!

А тебя Господь лелеет,
Ну, порой не пожалеет,
Саранчу нашлёт на рожь,
Так ведь – поводы даёшь,
Вечно с дьяволом шалишь,
Всё себя не усмиришь».

Не сужу – я тоже грешен,
Скоро буду я утешен,
Как засыплют гроб трухой,
Чьей-то лестью погребальной,
Пафосом статьи прощальной,
Эпитафией плохой.
Мы не в Мексике, зане
Не напишут обо мне
Так смешно, как о Хуане,
Приготовлю сам заране.

Но в той рощице тенистой,
За рекою той огнистой,
В том великом «может быть»
Не сумею я забыть
Бренный, тленный мир иной,
Не небесный, а земной.

Там, крылами шевеля,
Не утрачу, о, Земля,
Ревность я к твоим делам:
Вынесла ль из дому хлам?
Домик свой ты подмела ли?
Есть ли лед в твоем подвале,
Мед в кувшине на столе,
Что творится на Земле,
Где, как молния, стрижи?

Ты мне главное скажи:
Суд свершился ли небес?
Здесь мой главный интерес,

Кто развешан там на реях,
На Земле, не в эмпиреях?

20 июня 2010

Сын бессонницы

Я сын бессонницы, дитя её ночей,
Я из её сосцов впитал всю эту горечь,
Я сын бессонницы, а стало быть – ничей,
Я сын бессонницы, послушай эту повесть.

Я матери моей в любви не откажу,
Она заботилась, но отпустила рано
Меня в бессонницу, в  которой я кружу,
А та двужильней и бесчувственней тирана.

Весь день вершится труд, и очень редко празднь,
Но прошлое ведь мы нисколько не забыли,
Вот наступает ночь, как  подступает казнь,
О, если б в детстве мне велосипед купили!

2017

Воспоминание о Крыме

Ветер с болгарского побережья,
Волны толпятся – овечье стадо,
Возле души моей сладок сумрак,
Каждому звуку мгновение радо.
От зацветающих веток дрока
В ночь потянулись тени косые,
Явственно видно их под луною,
В Тартар они указуют дорогу.
Вход в Аид от нас недалеко,
Есть такая расщелина в Яйле,
Спустишься – и на брегу Ахерона,
Вовсе не страшно думать об этом.
Мы, вдвоем, сидим у камина,
Белою плиткой камин украшен,
Стук ожидаемый будет в двери,
В дом войдет офицер английский.
«Вот вам послание от адмирала». 
Сядьте к огню, Ваша спальня рядом,
Вам ведь на «Черный принц» возвращаться,
Утром я Вас отвезу в Балаклаву.
Милая, сбегай скорее в погреб,
Флягу холодную, и побольше,
Вовремя, твой отец из Массандры
Эллиптические выписал дрожжи.
Лестно нам пить с лейтенантом флота,
На середине второй бутыли
Мы осознаем, что время – есть морок,
И предадимся воспоминаньям.
Славно Вы сплавали с Френсисом Дрейком!
Я тогда был рабом у султана,
Ты же была одалиской в гареме,
Скучно там было, уж признавайся.
Только Вам с Дрейком было не скучно,
Столько таинственных горизонтов!
Столько штормов Вы с ним пережили,
Шторм всегда налетал внезапно.
Можно подумать и о грядущем,
Скоро, в туманнейшем Альбионе,
Твердо наладит метеослужбу
Славный Фицрой, возлюбивший бритву.

2017

Музыка

Над головами
Дождей, над островами
Плавучей влаги в необъятном небе,
Сияет Солнце в столь крепчайшей сини,
Что целый мир готова растворить,
Как кислота – легко и без остатка.
Оттуда, для Всевидящего ока
Всё маленькое на Земле, смешное,
Игрушечное, как корабль в бутылке.
Вон, как игрушка, едет по дороге
Фургон с актёрами,
Там кот, петух, собака,
Еще гривастый молодой бездельник,
Ну, словом –
Бременские музыканты!
О, лето!
Как летают занавески!
Пустуют общежития, ремонт
Идет везде,
Но кое-кто остался
На лето здесь, средь запахов извёстки,
И новых рад приветствовать друзей.
Вот, в комнате они расположились:
Кот, человек, петух, собака рядом,
Стол, девушка, закуски на газете…
Не будем им завидовать, мы тоже
Младыми были… Юность улетела,
И Музыка теперь нас увлекла.
Ведь Музыка – важней всего на свете!
От музыки быстрей растут побеги,
И мудрый по утрам в своем саду
Играет на трубе перед цветами,
Божественная же полифония
Выращивает на иной планете
Весьма широкошумные леса,
Там, над влагообильным плоскогорьем
Упрямый коршун кружит в вышине.
Полночный ветер и луна
Над облаками,
И листьев сорванных стена
Над головами.
В сыром песке моя ступня
Почти не вязнет,
Своей волной обдав меня,
Свобода дразнит.
Мне кажется, что я судьбой
Теперь не связан,
И ни весельем, ни тоской
Ей не обязан.
Ведь только Музыка решать
Имеет право,
В каких мирах вольна душа
Топтать дубравы.
Она уходит выше труб,
Высоко в гору,
И каждый листик может вдруг
Ей дать опору.

1974–2017

Молитва траве

Проклевав пуповину, трава
Устремилась в свой Космос беззвездный,
Родилась, потому и права,
Так и мне уже каяться поздно,
Я родился, поэтому прав,
Как шакал, что над косточкой гнется,
У меня и запал есть и нрав,
Проявляю его, где придется.
Не всегда это к месту, увы,
Вот опять получилось не верно,
Но упорству учусь у травы,
И молюсь тебе, Санта Люцерна.

28 ноября 2017

Брату о Солнце

Брат мой,
Не укоряй Солнце,
В полдень оно ослепляет
Как твой несовершеннолетний сын,
Компьютерный гений,
Будь с ним осторожен,
Он в себе не уверен,
Так и Солнце в полдень,
То и дело за тучу прячется,
Не дай Бог,
Совершит самоубийство.

Брат мой,
Не укоряй Солнце,
За то, что ночью 
Оно шляется неизвестно где,
Как твоя прелестная роскошная,
Но не очень путная дочь,
С какими Маяковскими чай пило,
С какими Белыми Карликами романы крутило,
Не расспрашивай!
Все равно – не расскажет.

А к вечеру Солнце похоже
На нашего стареющего отца,
Посмотри,
Как великолепен, прекрасен закат!
Только больно уж быстро
Солнце идет к горизонту,

Встанем, брат, на колени,
Попросим его помедлить.

2017