«Все то, что я могу тебе сказать –
Давно уж написали на заборе!»
(Любовь Захарченко)

Честно говоря, бардовская песня для меня закончилась в «перестройку» и осталась как память о молодости. Тихий и лиричный голос как-то сразу стал не актуален в стране, стоящей на краю гигантских перемен; и митинговые страсти, и крик с пеной на губах стали значительно притягательней для широкой публики. Телевизионный экран и концертные подмостки затопила разнузданная «попса» и юмор ниже пояса, причем, чем ниже, тем смешнее. Коммерческая цензура низкопробного вкуса широких народных масс оказалась едва ли не хуже, чем в коммунистические времена. Конечно, я любил Окуджаву (его постер в рамке с автографом висит у меня в квартире), Галича и, выборочно, Высоцкого. «Комсомольская романтика» Визбора волновала меня меньше, но, тем не менее, это служило отдушиной в застойные времена. В постперестроечное время бардовская песня стала на коммерческую основу и во многом растеряла свою бескорыстную прелесть, хотя, конечно, оставались менее слышные авторы. Как-то случайно по телевизору увидел передачу (или фильм?) Александра Мирзояна, он представлял трех бардов женщин: Елену Казанцеву, Нателлу Болтянскую и Любовь Захарченко. Первых двух я знал и неплохо к ним относился как к бардам, плюс обе – очень симпатичные женщины. О Любови Захарченко я никогда ничего не слышал. На экране появилось немного старообразное, слегка изможденное, некрасивое лицо с гоголевским носом и длинным узким ртом. Такие лица бывают у хулиганистых, любящих выпить, беззубых деревенских старушек, хотя в то время ей было не более сорока. При всем при том – большие, красивые и грустные глаза. Когда она исполнила свою песню «Черная смородина», то я понял, что это бард из другой, более высокой лиги.

Он приснился мне, ни враг и ни вор,
ни погост, ни поминальный костер…
А приснился мне мой сад – экий вздор!
Как проснулся – не пойму до сих пор.

Сад мой – дом мой, моя кровь, моя боль,
Что же это приключилось с тобой?
Да неужто обурьянить решил?..
Дед сажал тебя, да, видно, спешил.

То ли дед тебя не так поливал?!..
То ль отец тебя не так корчевал?!..
То ль неверным осеняли крестом?!..
То ль посажен ты на месте не том?!..

Черная смородина –
Деда сны напрасные:
Черная смородина –
Где сажали красную.

Думу думал я – на траве сидел,
Думу думал: кто же недоглядел?
Думу думал, ну а травка росла
Без печали, без забот, без числа.

И пока я там судил да рядил,
Свою совесть до калитки водил,
Что-то пел, да виновато молчал,
Сын мой тихо в крапиве подрастал.

Рос, родимый, вместе с сорной травой,
Что накрыла его все ж с головой.
Раз окликнул – только тихо в ответ.
Вроде был-то сын, а вроде – и нет.

Рвал проклятую, себя проклинал.
– Ты прости меня, мой сын, если б знал.
Знать не те я тебе песни-то пел,
Коли стать ты крапивой успел.

С корнем рвал – она росла за спиной.
С кровью рвал, да зеленела стеной.
Уж не думал я себя-то спасти –
Хоть от внука ту беду отвести.

Я не помню, что там было потом…
Я проснулся – как спокоен мой дом.
Сгинул сон мой: куда ночь – туда страх.
Все в порядке… Волдыри на руках!

Черная смородина –
Деда сны напрасные:
Черная смородина –
Где сажали красную.

За эту песню она получила первый приз на фестивале бардовской песни. Булат Окуджава назвал ее открытием фестиваля. Постепенно в интернете буквально по крохам мне попадались ее песни, стихи и какие-то интервью. Стали появляться небольшие заметки о ней, как правило, повторяющие ту же самую информацию. Она явно не умела или не хотела «пиариться», вероятно, ей была свойственна заниженная самооценка. Обычно бардовские тексты сильно теряют без гитарного сопровождения. И, наоборот, я не очень люблю, когда хорошие стихи исполняют под музыку – часто теряется сама музыка стиха и пропадает содержание из-за убаюкивающей внешней музыки. Тексты песен Любовь Захарченко можно читать без музыкального сопровождения, хотя исполняет она их очень артистично, с явными задатками характерной актрисы. Чувствуется, что она очень вживается в образ персонажа, от имени которого поет. Вообще, ее тексты – более мужские, с философским и грустно-ироническим уклоном. Недаром некоторые песни исполняются ею от лица мужчины. Ей не повезло: пик ее творчества пришелся на тяжелейшее перестроечное и постперестроечное время, когда бардовская песня умирала. Она это понимала и в одном из интервью сказала:

«…в последние годы авторская песня по своему содержанию не соответствует времени. Обветшала она как-то. Вернее, у нее теперь лицо «женщины с прошлым».

В стране, где двигатель прогресса –
Народной зависти запал,
Где виновата только пресса,
Да Герцен – в том, что не проспал.
Где лень и страх разруху множат,
Где победителей гнобят –
Нас только песенки тревожат,
Но никогда не убедят…

К себе она относилась с большой долей самоиронии: став призером одного из Грушинских фестивалей авторской песни и получив в подарок сковородку, писала:

Всю жизнь потратив на слова,
На муку вечного вопроса,
Я поняла, что я права –
Я допоюсь до пылесоса…

О своей жизни она говорила очень скупо: что родилась в Ростове-на-Дону, окончила там юридический факультет и что:

«…после окончания Университета работала следователем и помощником прокурора в прокуратуре и собиралась бороться за справедливость до последней капли собственной крови. Потом преподавала государственное право в Ростовском университете (это была последняя попытка консенсуса с любимой, надо сказать, профессией)».

Я был поражен – ничего себе профессия для барда! Представляю, чего она там насмотрелась, сколько ужаса и грязи ей пришлось повидать, особенно в те годы.

Но потом подумал, что для творческого и умного человека это – огромный жизненный опыт, позволяющий смотреть на мир без розовых очков, романтического флера и беспочвенных надежд, которые многие испытывали в то лихое время. Наверное, эти ее строки относятся к ее годам работы в прокуратуре:

Полстраны с невинными лицами
Про воров поёт и убийц.

Или вот, на мой взгляд, прелестная шуточная песня «Обывательские страдания»:

Бродят люди, рыщут звери.
Ходят кони над рекой.
Говорят, а я ж не верю,
Что в природе есть покой.

В сей божественной природе
Нет покоя ни черта.
Во саду ли, в огороде –
все сплошная маята.

Надоело государство
И правительство при нем 
Что ни год, одни мытарства
А покою – днем с огнем.

Скоро и огня не будет.
Я ж свечей не припасла.
Знаю Герцен нас разбудит
Перепалим все до тла.

Я давно уже не знаю,
Где вершки, где корешки
Но прекрасно понимаю
Все кругом большевики.

Мы расправимся с пороком
Чтоб ему ни встать ни сесть
Все пройдет и выйдет боком.
Значит, выход все же есть.

И ведь она совершенно права. В современной России все «большевики», включая нынешнюю оппозиционную элиту. Истерично обличительный, бескомпромиссный тон статей и дискуссий. Полное отсутствие уважения к чужому мнению и способности понять оппонента. Я часто думаю, что будет, если эти люди придут к власти? Наверное установят демократию путем жесткой диктатуры, издадут приказ о запрете коррупции и все, конечно, дружно побегут его исполнять… И еще этот российский обычай: собираться на кухне, пить водку, презрительно ругать власть, травить анекдоты и – ничего при этом не делать.

А приходится, однако,
Улыбаться, как дурак…
Нам же – мыслящим инако –
Можно смело пить коньяк

И бояться диктатуры,
Как любой интеллигент.
Мы ж – свободные натуры!
Мы – не то что Президент!

Ведь того гляди все рухнет.
Иль какая-нибудь часть…
Бедный! С кем же он на кухне
Обсуждает нашу власть?!

Внешне у нее все складывалось очень благополучно. В жизни была большая любовь. Ее будущий муж – режиссер, организатор концертов (видимо, очень хороший человек) увидел ее выступление на концерте, влюбился, приехал в ее город, разыскал ее, и у них случился роман, закончившийся браком. Позднее муж занялся концертным бизнесом, и, видимо, успешно. У них родилось трое детей и они переехали в Москву. Об этом периоде Любовь Захарченко говорила так:

«Да, со мной не просто – у меня тридцать три настроения в день. Меня всегда убеждали, что с талантливым человеком должен жить тот, кто ему будет всю жизнь служить. Конечно, если двое самодостаточны, – безумно тяжело. Но ведь в этом и есть счастье! Каждый из нас личность, а не пустой сосуд, куда можно наливать чужое мнение. Треть зала мы отдаём учителям. Мы их вызваниваем по школам. Мой муж Сережа, бывший режиссер Театра авторской песни, уйдя в бизнес, занялся меценатством: платил авторам-исполнителям, чтобы они выступали в школах. Он говорил бардам: «Растёт ваша публика. От того, как вы отнесетесь к ней сегодня, зависит ваше будущее». На учителей, врачей и юристов падают основные тяготы переустройства общества. На них давление увеличивается, их бьют со всех сторон. Они становятся более уязвимыми и менее защищенными. А ведь эти три категории (барды, учителя и дети) – те, кто объединяет этот мир».

Наверное с таких людей и начинается «гражданское общество», о котором в России так много и страстно говорят с трибун и по телевидению, когда люди объединяются для каких-то позитивных дел. Примером тому может послужить реально существующее общество поиска пропавших людей, так блестяще показанное в фильме А. Звягинцева «Нелюбовь». Важен интерес к другим людям, а не только к себе самому и собственному пиару. Как пример, такая трагическая, совсем простая песня-зарисовка Любови Захарченко о человеческой заброшенности и ненужности и о том, что, возможно, ждет каждого:

У старушки все подружки
Похоронены давно,
У старушки есть игрушки:
Кот и старое кино.

Черно-белый телевизор –
Неземное волшебство,
Отмеряет, как провизор,
Ей по капельке его.

Фотография на стенке
Комнатенки проходной…
Поцарапаны коленки
Там у девочки одной…

Бант тяжелый на макушке…
Елка в ящике с песком…
Мама напекла ватрушки…
Носит запах сквозняком…

Гладью вышита подушка:
Неземная красота.
Здесь голодная старушка
Кормит сытого кота.

У фарфоровой пастушки
Очень детские глаза.
У старушки – три веснушки
И дрожащая слеза…

У фарфоровой пастушки
Вечный танец с пастушком.
У старушки три веснушки
И косичка под платком.

Супруг и режиссер Сергей Львович Ходыкин поставил с Любовью Захарченко пять её моноспектаклей-концертов на сцене Губенковского Театра на Таганке («Содружество актеров Таганки»). Казалось бы, все прекрасно и успешно, но откуда это трагическое восприятие жизни, этот надрыв, так сильно переданный в замечательной песне «Харон»?

В заботе о хлебе насущном, 
В погоне за славой мирской 
Та связь – между явным и сущим – 
Нарушена нашей рукой. 

Не хлебом, а небом единым, 
Нас эти холмы берегут – 
Пока еще души любимых 
На этом живут берегу. 

У стылого Стикса нет брода, 
Нет даже кругов по воде. 
Минуй меня, Боже, свобода 
От самых любимых людей. 

Уходят они невозвратно, 
А мы остаемся в долгу, 
Но Боже, как невероятна, 
Та встреча на том берегу. 

Все можно спасти и поправить, 
Покуда пустует челнок, 
Покуда на той переправе 
Усталый Харон одинок, 

Покуда мгновение длится… 
Покуда друзья берегут… 
И есть еще время молиться 
О встрече на том берегу!

В чем была причина ее такого внешнего вида: страдала ли она от каких то зависимостей или просто была больным человеком, я не знаю. Какой она была по жизни – трудно сказать, может быть, человеком тяжелым, очень реактивным, богемным, но, безусловно, умным и глубоким. Однажды я наткнулся на короткую статью о ней в Википедии, которая заканчивалась словами:

«21 января 2008 года на 47-м году жизни Любовь Захарченко скоропостижно скончалась. Не выдержало сердце. Ходят слухи, что это было самоубийство».

Может, боялась стать той самой старушкой, о которой пела.

На авторской странице Владимира Шлаина вы можете найти ссылки на все предыдущие его публикации в нашем журнале.

Мария Ольшанская