Часть четвертая:
«Цветное кино на вчерашнем экране»

* * *

«Умно», если с ударением на втором слоге, это совсем не «умно» с ударением на первом слоге. Примерно так же, как «Борис» с ударением на первом слоге отличается от «Бориса» с ударением на слоге втором. Это когда в сочетании двух мыслей основной проблеск — посредине, между…

Я с Бродским так всегда ошибался. Наверное, проблеск молнии — он очень короток, и синтаксис негромок, и на самом-то деле у меня как читателя не хватает мочи хоть чуть-чуть этот миг удержать, а так сразу смыкается, а дальше забор, бревна какие-то разбросанные ненужные пастернаковские на задних дворах и кучи пресованных вчерашних газет в грязи…

* * *

Про Бродского мне еще понравилось у Ковальджи, что Бродский закрыл ту эпоху. Есть символизм, вот как в Пизе на поле чудес: и крестильня, и молельня, и там все остальное по пунктам, и кладбище тут же — такой незамысловатый жизненный круговорот. Вот Бродский тоже как в жизненном омуте: школа брошенная, жизнь ленинградская, проспект Пестеля (не помню), Сибирь, психбольница, суд, Кресты, Архангельский край, заметим — не ангельский, до него пока рановато, потом прыжок в бездны на краю, вынырнул с другой стороны океана, тресковый остров, к Нобелю заглянул и канул навсегда в Венеции. Растворился Бродский со всей своей безыскусной кристальной чистотой, как слеза, в отражении или первоисточнике¹⁾, это классно — в первоисточнике — читайте первоисточники, и взгляд будет незамутненным. Вот бы и нам вслед за ним также раствориться в нашей настоящей родине, Иваном Грозным занесённой — с итальянским Кремлем, дворцами-палаццо — царскими палатами, кардинальскими одеждами наших бояр и карнавальными нарядами стрельцов — пародией на форму швейцарских гвардейцев кисти Рафаэля Санти. И кондотьеры на месте — зайди в Пушкинский, и мужик в пиджаке, и дерево… И итальянский дворик из Флоренции тоже есть. А где же наше-то — исконно русское, наверное, где-то в исподнем затерялось?.. Но вот на Пьяцца Синьории²⁾ все напоказ выставлено: ничего особенного, если поглядеть. Вопросы будут? Ответы найдутся. И не надо голову морочить.

Примечания к тексту:

¹⁾ «Вдохновленный примером Венеции и Амстердама, Петр Великий хотел сделать основным транспортом в новой столице водный, для чего первым генеральным планом строительства Петербурга предполагалось прорыть массу каналов, которые должны были взять на себя функции улиц и одновременно содействовать осушению местности. В полной мере эта задумка была реализована только на Васильевском острове, где о засыпанных еще в XVIII веке каналах напоминают специфические названия улиц-линий. Однако действительно вплоть до 1850 года в «Северной Венеции» не было постоянных мостов через Неву — только наплавные и паромные переправы» (из Википедии).
²⁾ Флоренция, Пьяцца делла Синьория.

* * *

Мне кажется, Бродский был чем-то похож на Андрея Тарковского. Мимика такая особенная, брезгливая, что ли… Ну не то чтобы по отношению к людям, к окружающим, к миру там… брезгливость к тому, что по ту сторону рампы. Как-то так. Бродский жил в Нью-Йорке, Тарковский вообще не знаю, где жил на той стороне. Они как два дорожных чемодана — выставили обоих: один уехал, другой не стал возвращаться. «Но стоит его опустить: оно пролетит, пробежит, проплывет тысячу верст пути, объедет весь мир обклеенный пассажир» — это я переврал стихотворение Маршака про Житкова. «Из вереска напиток забыт давным-давно…»³⁾ А там и остров сокровищ: пятнадцать человек на сундук мертвеца⁴⁾. Так вот, Бродский жил в Ленинграде, Тарковский — в Москве. Тарковский снимал кино в Риме и Флоренции, а Бродский приезжал в декабре в Венецию. Там же и похоронен. Тарковский, по-моему, похоронен в Париже. Нет, он «не по-моему похоронен», конечно. Я вообще толком не знаю, какой в этом смысл — где-то покоиться. Говорят, что Даль похоронен вообще в проходе⁵⁾ — по нему люди ходят, когда своих усопших навещают. Вот могилы сестры Натальи Гончаровой, которая Екатерина Дантес, тоже долго не могли найти — буквы стерлись. А еще в Риме: там черепа в подножье церкви, то есть не только Форум отрыт или Колизей стоит, но и все, кто в него ходили, тоже поблизости находятся — «наши мертвые нас не оставят в беде». Вот Кайдановский должен был в Рим ехать, в «Ностальгии» у Тарковского сниматься. А он с милиционерами подрался, и его не пустили. И пришлось ехать Янковскому. И Янковский со свечкой по бассейну пошел. И умер Янковский за Кайдановского, а теперь и за себя тоже…

Примечания к тексту:

³⁾ Строка из стихотворения С. Маршака «Вересковый мед».
⁴⁾ «15 человек на сундук мертвеца» — английская пиратская песня из романа Р. Л. Стивенсона «Остров сокровищ».
⁵⁾ Олег Даль умер в 1981 году. Директору Ваганькова дали указания во чтобы то ни стало пристроить могилу актера на центральной аллее кладбища. «Даля решили положить в могилу к балерине императорского театра Любови Рославлевой. Умерла она в 1904 году, могила находилась в центральной части кладбища. Когда рабочие копали землю, то наткнулись на красный саркофаг покойницы. Доставать и сжигать гроб не решились, сочли это кощунством. В итоге яму для гроба Даля вырыли чуть подальше, а мраморную надгробную плиту с именем актера установили рядом с крестом балерины на пустой земле. Все это обнесли оградой, вот только настоящая-то могилка в ограду не влезла! Холмик прикрыли еловыми ветками, чтобы хоть народ не наступал» (из статьи).

* * *

Есть замечательная пьеса «Дни Турбиных» и фильм «Офицеры». Мне кажется, что «Офицеры» сделаны во многом под влиянием «Дней Турбиных». То есть, ратных подвигов, а ля «Война и мир», там как раз и нет. Есть все то, что между этими так называемыми подвигами. О той жизни между занавесками с рюшечками, которая и делает возможными такого рода подвиги. То есть — путешествие за подкладку, как в анекдоте про Элиота⁶⁾. Селин⁷⁾ называл это путешествием на край ночи. Мамардашвили этот зазор делает ответственным за то, почему из А никогда не следует Б — потому что между ними можно и умереть, как у того же Булгакова — иногда человек бывает внезапно смертен. А можно успеть полюбить. В синтаксисе молнии. И потом кажется, что любил-то вот всегда. Если в А еще не любил, а в Б уже любил, то только если всегда любил, значит, в А просто об этом не думал, ведь когда любишь — не думаешь, правда? А то если начнешь думать, то как Ахиллес в зеноновских апориях⁸⁾ так навсегда и останешься на острове. А может — это как раз то, что надо — в зазоре на острове — на острове в пространстве, на острове — во времени. «Острова в океане» — Хемингуэя-Городницкого⁹⁾.

Устал что-то, пространством и временем полный…

Примечания к тексту:

⁶⁾ «Это известный случай, процитированный Уистеном Хью Оденом в «Table Talk», записанных студентом Одена Аланом Ансеном: «Есть такой жутко показательный анекдот про Элиота. Одна дама, которая сидела рядом с ним за столом, спросила его: «Не правда ли, чудный вечер?» «Да, особенно если видеть ужас его изнанки», — ответил Элиот». Феллини в Риме жил недалеко от Пьяццо дель Пополо, и рядом с испанской лестницей точил с карабинерами лясы по ночам, и те его катали по ночному Риму на всякие вызовы — так Феллини учился смотреть на изнанку вечного города. Есть потрясающий фильм-эскиз Феллини «Дневник режиссера». Он перед съемками «Сатирикона» в конце 60-х решил разобраться: что же это такое — разница в 2 тысячи лет, и можем ли мы их хоть мысленно, хоть как-то преодолеть» (АР).
⁷⁾ Роман Луи Фердинанда Селина (1894–1961) «Путешествие на край ночи» (1932) — одно из самых значительных произведений французской литературы XX в.
⁸⁾ Зенон Элейский, (ок. 490 до н.э. – ок. 430 до н.э.), древнегреческий философ, ученик Парменида. Родился в Элее. Знаменит своими апориями (парадоксами), доказывающими невозможность движения, пространства и множества. Здесь речь идет об апории «Ахиллес и черепаха» («Быстроногий Ахиллес никогда не догонит черепаху, если в начале движения черепаха находилась впереди на некотором расстоянии от него»).
⁹⁾ Имеется в виду роман Эрнеста Хемингуэя и песня Александра Городницкого «Острова в океане» (из нее позаимствована строка для названия эссе).

* * *

У меня есть одна знакомая, которая не любит бардовской песни, но любит рок-н-ролл всяких экзотических направлений. Я всегда расстраивался по этому поводу, потому что дама отнюдь не глупая, и не то чтобы «выделывается», а говорит всегда искренне. Вещь-то простая, что занятие должно быть профессиональным. Мне кажется, подчас в творчестве бардов возникают перекосы, когда условная вершина, как мираж, застилает настоящую, про физику отдельных физиков такое тоже вполне можно сказать. В этом плане интересно «научное» взросление Мандельштама, про которое Фейнберг¹⁰⁾ рассказывает. Здесь, по-моему, задействована игра на отражениях и преломлениях, что самоценно, наверное.

Примечания к тексту:

¹⁰⁾ Речь идет о статье Евгения Львовича Фейнберга, физика-теоретика, академика РАН, «Родоначальник» (O Леонидe Исааковичe Мандельштамe).

* * *

Недавно в разговоре с друзьями я в очередной раз допустил бестактность, сказав, что комментарии Набокова к Онегину недорогого стоят. И что «Евгений Онегин» — вещь, достаточно проходная для Пушкина. Просто в СССР она как-то прижилась наряду с «Апрельскими тезисами». Кстати, количество памятников и улиц Ленина и Пушкина, мне кажется, где-то совпадают. Пушкин достаточно быстро разобрался в бесперспективности декабристского движения и хотел добросовестно послужить государству, взявшись за историю Пугачевского бунта и историю Петра Первого. Кстати, последовательность тем очень напоминает последовательность тем в первом и втором томе «Мертвых душ». Еще одно утверждение: что мысль Гоголя держалась на мысли Пушкина, и после ухода последней мы знаем, что произошло. А Николай I вырастил императора Александра II–реформатора, позвал обратно Сперанского, который написал все российское законоуложение, и вот Пушкин-то и хотел не уронить планки.

* * *

Тут вчера каким-то совершенно непредсказуемым и, к моему ужасу (а что, если бы не произошло), явно случайным образом ко мне попали лекции Одена по пьесам Шекспира, которые он читал в 40-е годы в Нью-Йорке. Я был несколько подготовлен к восприятию хотя бы части той мировой сокровищницы, на которую у Одена идут многочисленные ссылки, хотя постоянно впадаю в панику по поводу вопиющего моего невежества — мог бы и лучше подготовиться. До этого, благодаря «Поклониться тени» Бродского, я уже раз прочел «Table Talk» Одена. Я-то шекспировские пьесы всегда как читал: идет сочный поэтический слэнг в каком-нибудь изощренном переводе, ты сразу захлебываешься от такого богатства, полноты образов и какой-то чрезвычайно шекспировской «сквашенности» мысли. Все подозрения о совместных усилиях при нажиме на шекспировское перо Френсиса Бэкона, лорда Ратленда и иже с ними только прибавляли интереса и таинственности в уклончивом свете свечи под пьяные крики грузчиков в Лондонском порту — предков приятелей Рудольфа Нуриева (Петр Первый во времена Ньютона несколько месяцев нюхал темзовскую «водичку», живя неподалеку). А для Одена (а он частично шел по следам Элиота), эти английские вирши — раз плюнуть, прошу прощения. В литературе, как и в физике, не бывает случайных вещей в плане традиции и коллективного творчества (если вспомнить, что Галилей был современником Шекспира, а Ньютон — уже в потомках). Поэтому драматургия шекспировской поры шла рука об руку со становлением физики как науки (я не рассматриваю широкий конус всего Ренессанса, а только узенькую вороночку) — то есть, взаимодействия физического и литературного планов еще не разделились. Поэтому все шекспировские приемчики и уловки в стихах и в прозе (обычная речь, как известно, не принадлежит к стихам и к прозе) для Одена лежали как на блюдечке, а для Элиота (по старшинству) и подавно. Так вот, именно у Элиота в его эссе про поэзию, Данте и Гамлета я уверился, что в нашей пенной математике Вороного-Делоне каждый пузырек — это отдельный персонаж пьесы. Потом во внешней среде они — эти пузырьки или персонажи — всякими сложными способами взаимодействуют: смыкаются, сливаются, катаются один по другому, разлипаются, выделяются и т.д. И образуется коллективная структура разума. Кстати, только в этой структуре, по всей видимости, можно и о личности всерьез говорить. А уверился по простым построениям Элиота, когда он анализировал поэтический ряд монологов Джульетты и Ромео, когда Джульетта вела в разговоре с помощью чисто ритмических или размерных тактов-темпов — а Шекспир был мастер на такие штуки: «Был до всяких штучек мастер / Этот самый Берт Ланкастер, / Но на сей раз просчитался / Пресловутый мистер Пек…»

* * *

А Финнегана¹¹⁾ я и сам не читал. Про Финнегана в какой-то момент мне показалось, что в Интернете мелькнул русский перевод. Проблема вживания в язык для меня стоит очень остро, и я по-честному завидую Пушкину, который как-то мог с несколькими языками управляться. Он иногда умел быть потрясающим техником. Мне кажется, что-то от Джойса должно быть у Андрея Битова, во всяком случае, так как он рассказывал, как с джазом на Бродвее читал или пел — так это вылитый Джойс. Вообще-то Джойс у меня перепутался с Лотреком¹²⁾, но мне кажется, Лотрек в рисунках был порядочней. Нет, я не морализирую, но иногда в литературных моментах, если увлечься, начинает проступать нездешняя ткань, и она-то напрочь сметает все литературные достоинства. Можно писать о высокобрутальных вещах, сохраняя удивительно чистой канву. Возможно Жене¹³⁾ это умел. Джойс все-таки ирландец. Рахманинов в этом смысле был невеликим музыкантом, в отличие от Чайковского, по мнению Баланчина. Но какое, к черту, у танцора может быть мнение о композиторе, конечно, кто-то ему об этом сказал. Но Баланчин поверил, хотя Рахманинов его грубо обругал. Это, примерно, как бы отнесся Моцарт к творчеству Pink Floid. Тема трудная и я исчезаю…

Примечания к тексту:

¹¹⁾ Имеется в виду роман Джеймса Джойса «Поминки по Финнегану».
¹²⁾ Анри де Тулуз-Лотрек (1864–1901), французский художник.
¹³⁾ Жан Жене 1910—1986), французский писатель, поэт и драматург. Его первые произведения затрагивали такие щекотливые темы, как гомосексуальность и преступность. Необычность и деликатность тем произведений Жана Жене, многие из которых были суровым табу в середине XX столетия, привели к тому, что в 1950-х годах некоторые его книги были запрещены в США.

* * *

Вечера мне не хватило, а как быть с научной и литературной точками зрения, толком не пойму. Я не пойму даже, чем они должны отличаться. Но кого не спроси, каждый скажет, где научная, а где — литературная. Как так сложилось и почему? Стилистика, язык, ударения? Откуда тогда берется эта испанская грусть? В научной, чтобы от начала статьи дотащиться до конца, то приходится изгаляться и укладывать по ходу в голову всякие каргалыки и не слишком гладкие конструкции, которые почему-то претендуют на истину в последней инстанции, а когда пушкинская строфа льётся, то мы ее будто внутрикожно впрыскиваем. А может, и не нужны эти каргалыки вовсе? А король-то голый, — скажем мы за Андерсеном и за Пенроузом-сэром. А если так вот взять и простыми словами теоремку раскатать как рассказик написать… Ага, кажется, поймал. Это ведь Хемингуэй говорил, что главного-то в рассказе писать нельзя. Об этом главном думать надо и в голове держать, а не распространяться каждому встречному и поперечному, как торговка базарная или математик со своими теоремами. Вот ведь как. В математике не только фактуру, но и контекст вынь и положь. Слабо так теорему доказать, чтоб слушатели аж заколдобились, как от хорошего стриптиза? Практически то же самое: там ты одежду с женщины снимаешь, а тут с истины. Вот голая истина. И скажете, это эротично? Самое забавное, что теорема — она же тоже о главном не рассказывает, а просто знает, знает и молчит. И вот приходится дорисовывать. Так что не стоит прикасаться к обнаженным истинам, как, собственно, и к оголенным проводам, а то вдруг закоротит на что-нибудь…

* * *

Кстати, внук Леонтьева¹²⁾, соратника Выготского¹³⁾ — Дмитрий Алексеевич Леонтьев — издал книжку «Психология смысла». Что интересно: на последних страницах он как на равновеликую привел ссылку на лекции Мамардашвили — такой изящный ход и что получилось:

«Вызов психологии личности брошен также «Психологической топологией пути»¹⁴⁾ М.К. Мамардашвили (1995), значение которой невозможно переоценить. М.К. Мамардашвили вскрывает целый пласт «антропологической феноменологии», как это можно было бы назвать; при этом он характеризует эти феномены как ничем не детерминированные в традиционном понимании этого слова, констатируя необходимость сознательного «усилия» для их порождения и «удержания», усилия, которым мир, еще не сотворенный, творится ежедневно и ежеминутно. То, что называют психологической наукой, замечает он, не имеет отношения к реальной психологии людей, а такое явление как личность «вообще не находит в психологии места». Этот вызов, пожалуй, наиболее ярко и полно выражает сегодняшнюю «модель потребного будущего» и «модель должного» и задает новые ориентиры для неклассической психологии личности: от жизнедеятельности к жизнетворчеству, от смысловой регуляции к регулированию смыслов, от психологии «изменяющейся личности в из меняющемся мире» к психологии личности, творящей и изменяющей себя и свой жизненный мир».

Примечания к тексту:

¹²⁾ Алексей Николаевич Леонтьев — советский психолог, занимавшийся проблемой сознания и деятельности. Основал (1966) и руководил факультетом психологии МГУ в 1960-70-е годы. Лекцию его сына, Алексея Алексеевича Леонтьева, российского психолога и лингвиста, «Жизненный и творческий путь А.Н.Леонтьева» можно прочитать на сайте факультета психологии МГУ.
¹³⁾ Лев Семенович Выготский — советский психолог, основатель культурно-исторической школы в психологии.
¹⁴⁾ Философ Мераб Мамардашвили, как и Сократ, практически не оставил после себя письменного наследия. В то же время он читал очень много лекций (в том числе о Р. Декарте, И. Канте, М. Прусте, сознании и др.) в различных университетах. Лекции 1984 года составили книгу «Психологическая топология пути: М. Пруст «В поисках утраченного времени».

«У Пруста есть замечательный роман. И Мамардашвили в роли проводника. Только представьте — заснеженный Тбилиси, юные грузинские создания с широко открытыми глазами с восточной поволокой, и Маэстро с парижским шиком (что Франция и Грузия похожи, уже показал фильм Данелии «Не горюй» по французской новелле «Мой дядя Бенжамен», и то, что Иоселиани и Мамардашвили прекрасно чувствовали себя в тех землях). Так вот. Зимний Тбилиси, речка какая-то там. И цикл лекций Мераба Константиновича. Не торопясь, с чувством, с толком… Снежинки медленно падают на островерхие грузинские крыши. Чаёк душистый с дымком. Горы с гулкой пустотой. Душа Грибоедова недалеко обитает. И юные прелестные создания… (АР)

АР

«У времени свои законы»
(комментарии)

Джойса сейчас практически никто не читает, не только одни ирландцы. Причина в ритме — сейчас жизнь идет в другом темпе, другой монтаж, длинноты мало кто выдерживает. Телевидение этот прыгающий ритм навязывает. И нужно успеть на короткой дистанции азарт у читателя разбудить.

В цикле эссе АР все сделано исключительно точно по темпу, такой привычный рваный монтаж, как в телевизионной рекламе. АР хорошо бы эту технику в дальнейшем развить. Она гарантирует интерес читателей. Это прямо новая литература. Джойс и Пруст в одной упаковке для массового читателя.

БСЛ

Собственно, это сама топология и есть: смыслы ветвятся, складываются, разбегаются как лианы в тропических деревьях. Просто язык со всеми своими средствами — грамматика, синтаксис, фонетика — уже несет в себе топологию, и поэтому не нужно прибегать к условностям многомерных пространств, заузлений, слоистости и прочим математическим изыскам — достаточно их просто назвать по имени. Вот как в любой арифметической задачке: проплывая под мостом, с меня слетела шляпа, что я и обнаружил через десять минут и погнался вслед за шляпой по течению, догнав ее через километр. Здесь совсем немного численных индексов и совсем немного слов, чтобы выстроить всю многомерную топологию задачи. Слова и предложения и решают эту сложную задачу пространственных топологических построений. А дальше — бери подставляй формулу и решай эту задачку.

АР