Иосиф Бродский

«Рождественские стихи»


«У меня была идея в свое время, когда мне было 24-25 лет,
на каждое Рождество писать по стихотворению…»
(Иосиф Бродский)

Цикл Иосифа Бродского «Рождественские стихи» начался из юношеского интереса к Библии.

К 1972 году стихотворений было семь или восемь. После изгнания из страны рождественская тема практически уходит из поэзии Бродского, но, начиная с 1987 года и до конца жизни, он опять каждый год пишет по одному стихотворению накануне Рождества. Открывает «цикл в цикле» «Рождественская звезда». Последним же стало «Бегство в Египет» (2), написанное в декабре 1995 года, за месяц до смерти. Полный цикл стихотворений можно прочитать на сайте, посвященном Иосифу Бродскому.

Мы хотим поздравить с Рождеством наших авторов и читателей — верующих и неверующих, объединенных любовью к русской поэзии — тремя стихотворениями из цикла «Рождественские стихи». Песню «Рождественская звезда» можно послушать в исполнении Александра Борисовича Матюхина из Санкт-Петербурга. На его сайте вы можете найти много песен на стихи Бродского и других замечательных поэтов. «Колыбельную» поет Оксана Дориченко из Киева, по профессии — врач, анестезиолог-реаниматолог (Клуб авторской песни «Арсенал»).

Рождество 1963

Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Звезда светила ярко с небосвода.
Холодный ветер снег в сугроб сгребал.
Шуршал песок. Костер трещал у входа.
Дым шел свечой. Огонь вился крючком.
И тени становились то короче,
то вдруг длинней. Никто не знал кругом,
что жизни счет начнется с этой ночи.
Волхвы пришли. Младенец крепко спал.
Крутые своды ясли окружали.
Кружился снег. Клубился белый пар.
Лежал младенец, и дары лежали.

Январь 1964

Рождественская звезда

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, 
чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, 
младенец родился в пещере, чтоб мир спасти; 
мело, как только в пустыне может зимой мести. 
Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар 
из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар, 
Мельхиор; их подарки, втащенные сюда. 
Он был всего лишь точкой. И точкой была звезда. 
Внимательно, не мигая, сквозь редкие облака, 
на лежащего в яслях ребенка, издалека, 
из глубины Вселенной, с другого ее конца, 
звезда смотрела в пещеру. И это был взгляд Отца. 

24 декабря 1987

Колыбельная

Родила тебя в пустыне 
я не зря. 
Потому что нет в помине 
в ней царя. 

В ней искать тебя напрасно. 
В ней зимой 
стужи больше, чем пространства 
в ней самой. 

У одних — игрушки, мячик, 
дом высок. 
У тебя для игр ребячьих — 
весь песок. 

Привыкай, сынок, к пустыне 
как к судьбе. 
Где б ты ни был, жить отныне 
в ней тебе. 

Я тебя кормила грудью. 
А она 
приучила взгляд к безлюдью, 
им полна. 

Той звезде, на расстояньи 
страшном, в ней 
твоего чела сиянье, 
знать видней. 

Привыкай, сынок, к пустыне. 
Под ногой, 
окромя нее, твердыни 
нет другой. 
В ней судьба открыта взору 
за версту. 
В ней легко узнаешь гору 
по кресту. 

Не людские, знать, в ней тропы! 
Велика 
и безлюдна она, чтобы 
шли века. 

Привыкай, сынок, к пустыне, 
как щепоть 
к ветру, чувствуя, что ты не 
только плоть. 

Привыкай жить с этой тайной: 
чувства те 
пригодятся, знать, в бескрайней 
пустоте. 

Не хужей она, чем эта: 
лишь длинней, 
и любовь к тебе — примета 
места в ней. 

Привыкай к пустыне, милый, 
и к звезде, 
льющей свет с такою силой 
в ней везде, 

точно лампу жжет, о Сыне 
в поздний час 
вспомнив, Тот, Кто сам в пустыне 
дольше нас. 

Декабрь 1992

Послесловие

Из статьи Александра Солженицына «Иосиф Бродский — избранные стихи из «Литературной коллекции» (журнал «Новый Мир» 1999, №12):

«Тут останавливает внимание несомненное тяготение Бродского к теме Рождества Христова. Как вспоминает сам автор, у него это «все началось <…> по соображениям не религиозного порядка, а эстетическим», — уже в его советской молодости возникают трепетные рождественские образы — и живой отклик поэта на них: «и само Рождество / защищает от сжатия сердца»; «ты вдруг почувствуешь, что сам — / чистосердечный дар»; этот «напев, знакомый наизусть / <…> пусть он звучит и в смертный час, / как благодарность уст и глаз»; «видишь вдруг как бы свет ниоткуда», «и Младенца, и Духа Святого / ощущаешь в себе без стыда». А к концу жизни Бродского рождественские стихи становятся ежегодными и все более вникают в саму картину рождественского чуда. Тут проступает и теплая тональность Пастернака: «Младенец дремал в золотом ореоле / волос, обретавших стремительно навык / свеченья». — Уже сказано и о монолитном «Сретеньи», даже поразительном по достоверности евангельского чувства.
И все же: толкователи Бродского соглашаются, что говорить о его определенном христианстве — нет оснований. Рождественская тема обрамлена как бы в стороне, как тепло освещенный квадрат».

Мария Ольшанская