Михаил Ковсан

И-и-су-се!

(«Весёлые карантинки»)

Анне Грейп

Знаете, ужасно обидно. С моей-то с детства склонностью к выдумкам, не всегда безопасным, с моим фантазёрством, иногда границу в нежелательном направлении переходящем, однако, такое!..

Лет было мне пять, от силы, может быть, шесть. Следовательно, девять-десять кузену. И я его, однако, подбил! Мы с ним гуляли, а в дом я ворвался один и выпалил его маме, тёте моей, что его сбила машина. А тут за мною ворвался и он! Ха-ха-ха! Ладно я, шмакодявка, идиот малолетний! Но он?! Почти взрослый мужик. Надо признать: на такую выдумку не каждый способен.

А это недавно. Думал не долго. Фантазии меня в единый миг озаряют. Позвонил любимой тёте (другой, не той, тоже любимой, которую в малолетстве пугал, ей, увы, уже не позвонишь), голос мой она не узнала (не так уж часто звоню), и я с надлежащим апломбом поздравил её с несказанной удачей и попросил место готовить: вот-вот привезут. Какая удача? Какое место? Кого привезут? Какая? Одна на весь большой город! Место? Бассейн, на худой конец поначалу и ванна сгодится: он пока ещё не очень большой, однако, не по дням, по часам… Кого? Ясно кого: пока без имени, сами его назовёте. Кого-кого! Крокодила! В трубке зашуршало, защёлкало, затарахтело — фантазию заглушая, к совести, напротив, взывая. Пришлось из врожденного человеколюбия, наступив на горло, крокодилью удачу собственными словами дезавуировать.

Одним словом, может, на сорок бочек рыбёшки мелкой, но вкусной не замахнусь, но пару бочек, пожалуй что, сдюжу.

Кстати, однажды проходил собачий, как бы это сказать, не развал — это у букинистов, одним словом, собачее общество. Их на усыновление-удочерение предлагают. Вот и представил одного несчастного пса. Нафантазировал на приличный рассказ. К тому же, у меня две знакомых собаки. Одну зовут Фиби, уж не знаю в кого. А другого — Шари, в честь древнеиндийского бога, второстепенного, разумеется. Во всяком случае, так мне сказали, надеюсь, ничего не напутал. С фантазёрами это бывает.

И вот! Письмо получаю. От хорошего друга, той ещё фантазёрки, хотя не крокодильего уровня, но у нее всё ещё впереди. Официальная хроника. Так, мол, и так, в период всеобщей борьбы беспощадной с врагом человечества вирусом жесточайшим человек, все законы карантинного времени нарушая, злостно находился вне дома с собакой, за что был арестован полицией и препровождён в отделение, где составили протокол. Дело направили в суд. Скоро начнётся. Приговор, по мнению нарушителя общественной безопасности, увы, будет не скучным: статистика! Собаку же домой с места преступления завести нарушителю не позволили, равно как не разрешили и попросить кого-либо из прохожих об этом, так сказать, собаче-гуманитарном поступке.

Ну и что, скажете вы, и будете правы. Потому что дьявол не только в деталях, и истина не только в вине. Итак! Але-оп! Представляю.

Главный герой — собака, кличка Платон.

Полуглавный герой — парень/мужик Иисус, которого в нежнейшем возрасте таким именем окрестили. А фамилия, точно не помню, но птичья. Представляете себе: Иисус, скажем, Галкин или Синицын.

Место действияяяя (извините, рука задрожала) — пруды Патриаршие. Кто и с кем только там не встречался: петербуржцев, одесситов, иерусалимцев и киевлян туда, как магнитом, тянуло. Даже иностранцев, говорящих с чуждым акцентом, от которого стены дрожат и со звоном оконные стёкла на землю осколками сыпятся безобразно.

Очухались? Второстепенные персонажи — в форме и при оружии полицейские со всеми сопутствующими синонимами.

Я письмом восхитился. Во дает! Во как придумала! Книги достаю из чулана, подписываю: победителю-мол-ученику, собираюсь на почту, а пока — не лыком шит! — шлю ответ и глумливенько: пришлите, пожалуйста, подтверждение, не фейк ли случаем. И что же? Ссылку в ответ получаю, издание солидное, хотя и весьма либеральное: геи, права человека, гражданское общество, одним словом, от А до Я русофобское.

И так это меня зацепило, что, несмотря на жару и проклятую маску, всё ужасно живо представил, настолько, что рука потянулась к перу и к бумаге, короче, не обинуясь, включил комп, и вот что получилось.


Моё домашнее имя — Платон. Полное очень длинное: Платон мне друг, но и-и-а, по-роже! Но полным именем меня никто не зовёт, даже самый близкий мне, идущий со мной на одном поводке. А уж чужие — подавно.

Мы не абы кто, мы с И-и-су-сом моим с Патриарших. Знаете, там памятник одному мужику, сидит такой толстый. А рядом каменно всякое зверьё веселится. Одним словом, здесь живём, здесь и гуляем. Всё чин-чинарём, оба в намордниках, я покакал — он собирает. Не какая-нибудь гомосексуальная пара: пидор с поводком с пидорёнком на поводке, мы законопослушно налогоплатящие.

А что нам ездить в Мытищи? Там, я слышал, бездомные обитают. Попадись таким — разорвут, и меня, и одноповодкового моего растерзают. Что с ними сделаешь? Наши зубы точены не о кости живые — об игрушечные, некоторые наследственные, от предков достались. Тут же вопрос — кто мне наследовать будет? Кроме Патриарших, да в магазин по дороге одноповодковый мой никуда совершенно не ходит и к себе не приводит. До моих потребностях ему дела нет вовсе. Крик души моей только заслышит — тотчас в уши затычки. Что остаётся? Не на улице же в кустах в самом деле! Вот, и думай при таких делах о наследнике!

Надеюсь, вы знаете, что на Патриарших никогда абы кто не жил, абы кто не гулял. Но теперь! Кого только нет! И лучше б их не было! Со всех концов за деньги немалые понаехали. А морды тупые, словечком не с кем и перелаяться. В последнее время и вовсе моду дикую завели: дворняг понатаскали. Помоечных. Из приютов. Представляете? Дворняги на Патриарших?! Так и идёшь себе — по Патриаршим! — среди тупых и дворняг, хоть из дому не выходи! Поднять лапу противно! Хоть и по-разному, но и те, и другие ужасно воняют. А мы привыкли к воздуху чистому. У нас чуть что, пахнет не так — сразу же в мусор. Вначале, в щенячьи месяцы я возмущался, пару раз даже рыкнул, но быстро огрёб. С тех пор привык и не то, что вонючего, несвежего не выношу. У нас его и не бывает. С питанием у нас очень строго: никакой неуместности, Патриаршим не подобающей. Не то что у тупых и дворняг: там, где срут, там и жрут.

Мы — наследники. Мы здесь не вчера появились. Здесь ещё наши деды-прадеды проживали до бог знает какого колена, когда ещё и фотографии не было. А после того, как изобрели, мы с одноповодковым всех своих предков знаем натурально в лицо.

Мой Иисус — автор великого афоризма. Великого потому, что каждый божий день подтверждается. Всё хорошо не бывает. Из чего следует, что, если всё катит, будь осторожен. Вот и когда целый день сплошные удачи, значит, как любит он говорить, фашистский гад, получай красную нашу гранату.

И — получили. Тогда на Патриарших и погулять не успели, себя не показал и других не увидел. Только покакал — он только собрал, мусора набросились, залаяли, налетели. Иисуса моего легавые, дубинками размахивая, свинтили и потащили. Кулёчек выбросить не успел — с ним в машину и затащили. Один мент всё время орал дурным голосом. А каким ещё орать дураку? Замели моего Иисуса!

Я возле забора прыгаю, душераздирающе лаю. И что вы думаете, слышу от фараонов в ответ? Не твоё собачее дело! И неприличное слово, особенно неуместное здесь, на Патриарших, осенённых именем великого Гермогена, борца с супостатами, прославленного в лике святителей.

А моего Иисуса, на горе его так наречённого, дубинки в намордниках, сущие инквизиторы, затащили в автобус и на все Патриаршие дверью, словно бомбой, шарахнули. Пришлось домой одному возвращаться.

Я пёс умный — все говорят, — каждый день ходим, как не запомнить дорогу. Конечно, если бы, не дай Бог, Иисус умер, или супостаты с дубинками его бы убили, ни на шаг бы не отошёл, лежал бы рядом и выл, от голода издыхая. А так…

Зашквар!

Понаехали. Господи, что делать? Помоги!

И-и-су-се!



Рисунок для оформления публикации и словосочетание «Весёлые карантинки» найдены в Интернете, авторство не установлено.

Ссылки на все публикации Михаила Ковсана в журнале — на его персональной странице.


Мария Ольшанская