Я сегодня весь вечер буду,
Задыхаясь в табачном дыме,
Мучиться мыслями о каких-то людях,
Умерших очень молодыми,
Которые на заре или ночью
Неожиданно и неумело
Умирали, 
               не дописав неровных строчек,
Не долюбив,
                    не досказав,
                                        не доделав…
1939

Человек

Вижу:
Из пепла возник
Чудовищный зверь,
Грозный властитель
Всех сил, беспощадных и злобных,
Шаг его равен длине океана,
Дышит он ядом
И пламенем брызжет холодным,
Темный воитель.
Как сухостой,
Вырывает он с корнем хребты,
Рушит обжитые стены,
Милые сердцу пороги.
Заплутался в руинах
Чудовищный зверь
И не знает,
Куда теперь
Приведет его
Злая дорога.

Словно сорвавшийся с привязи
Яростный смерч,
Захлебнулось чудовище
В черном позоре
И несет горе,
И несет смерть
И мне, 
          и ему, 
                   и тебе — 
                               и каждому.

Рушит и жжет,
Убивает и жжет,
И не может
Залить кровоточащей жажды.
Его вечный враг —
Человек созидающий,
Обуздавший
И землю и небо.

Он пепел сдувает,
Раздувает пожарища,
Чтоб не было книг,
Чтоб не было хлеба!

Звезды
Овцами сбились в кучу,
Будто за ними
Он тоже гонится.
Все ближе и ближе.
Вон за той тучей
Хочет украсть
Человечье солнце.

Но навстречу ему
Молодая страна
В миллионном упоре,
Как один богатырь.
Поднялась,
Чтобы с горем и смертью поспорить.
Трудный час…
Черный час.
Но и сердцем
И разумом верю:
Человек победит зверя.

1941 год, перевод с идиш В. Гордиенко

Тополя Киева

Бывало, скажут: Киев —
Пойдут сады, поля. 
И встанут — вот такие! —
Гвардейцы-тополя.

Теперь же Киев древний 
Без тополей вокруг!
… Казненные деревья 
Лежат в пыли без рук.

На мостовых обрывки 
Старинных русских книг, 
На улицах обрывки 
Немецких фраз — и крик.

А улицы глухие —
Хоть до утра кричи. 
И это — город Киев… 
Ну, ладно ж, палачи!

1943

Волки

Рассудку здравому не внемля, 
Толкуя правду вкривь и вкось, 
Фашист глядит на нашу землю, 
Как хищный волк глядит на кость.

Ну что ж… Не спорим, слава богу, 
Землею край у нас не нищ. 
Земли у нас и правда много. 
Но есть немного и… кладбищ.

И то, что заживо погнило 
И что войной на нас идет, 
Кусок земли — свои могилы —
В моей стране всегда найдет!

24 июня 1941

Я видел сам

Я видел сам… Но нет, не верю, 
Не верю собственным глазам, 
Чтоб то, что я увидел сам, 
Свершили люди, а не звери!

Не верю, нет! Но тише, тише… 
Я видел сам… Я видел их — 
Невинных, мертвых и нагих, 
Штыками проткнутых детишек!

И, как слепой, руками шаря, 
Не веря собственным глазам, — 
Их матерей в костре пожара, 
Товарищи, я видел сам!

Тяжелый сон? Ну нет, едва ли 
Приснятся нам такие сны! 
… Пилотки сняв, потрясены, 
Безмолвно мы вокруг стояли.

Стояли мы, застыв на месте… 
И как взлетали к небесам 
Слова о беспощадной мести, 
Товарищи, я слышал сам!

1942

Я видел девочку убитую, 
Цветы стояли у стола.
С глазами, навсегда закрытыми, 
Казалось, девочка спала.

И сон ее, казалось, тонок,
И вся она напряжена,
Как будто что-то ждал ребенок…
Спроси, чего ждала она?

Она ждала, товарищ, вести, 
Тобою вырванной в бою, —
О страшной, беспощадной мести 
За смерть невинную свою!

8 июля 1941

Родина смотрела на меня

Я в дом вошел, темнело за окном,
Скрипели ставни, ветром дверь раскрыло, —
Дом был оставлен, пусто было в нем,
Но все о тех, кто жил здесь, говорило.

Валялся разный мусор на полу,
Мурлыкал кот на вспоротой подушке,
И разноцветной грудою в углу
Лежали мирно детские игрушки.

Там был верблюд, и выкрашенный слон,
И два утенка с длинными носами,
И дед-мороз — весь запылился он,
И кукла с чуть раскрытыми глазами.

И даже пушка с пробкою в стволе,
Свисток, что воздух оглашает звонко,
А рядом, в белой рамке, на столе
Стояла фотография ребенка…

Ребенок был с кудряшками, как лен,
Из белой рамки, здесь, со мною рядом,
В мое лицо смотрел пытливо он
Своим спокойным, ясным синим взглядом…

Стоял я долго, каску наклоня,
А за окном скрипели ставни тонко.
И родина смотрела на меня
Глазами белокурого ребенка.

Зажав сурово автомат в руке,
Упрямым шагом вышел я из дома
Туда, где мост взрывали на реке
И где снаряды ухали знакомо.

Я шел в атаку, твердо шел туда,
Где непрерывно выстрелы звучали,
Чтоб на земле фашисты никогда
С игрушками детей не разлучали.

1941

Ты должен помогать

Ты тоже просился в битву,
Где песни поют пулеметы.
Отец покачал головою:
«А с кем же останется мать?
Теперь на нее ложатся
Все хлопоты и заботы.
Ты будешь ей опорой,
Ты должен ей помогать».
Ты носишь воду в ведрах,
Колешь дрова в сарае,
Сам за покупками ходишь,
Сам готовишь обед,
Сам починяешь радио,
Чтоб громче марши играло,
Чтоб лучше слышать, как бьются
Твой отец и сосед.
Ты им говорил на прощанье:
«Крепче деритесь с врагами!»
Ты прав. Они это знают.
Враги не имеют стыда.
Страны, словно подстилки,
Лежат у них под ногами.
Вытоптаны посевы,
Уведены стада.
Народы в тех странах бессильны,
Как птицы в железной клетке.
Дома развалены бомбами,
Люди под небом сидят.
Дети бегут к казармам
И выпрашивают объедки,
Если объедки останутся
В котелках у чужих солдат.
Все это видят люди.
Все это терпят люди.
Зверь пожирает живое,
Жаден, зубаст, жесток.
Но недолго разбойничать
Среди людей он будет:
Наши трубы пропели
Зверю последний срок!
Отец твой дерется с врагами —
Тяжелая это работа.
Все люди встают, защищая
Страну, как родную мать.
У нее большие хлопоты,
Большие дела и заботы.
Ей будет трудно порою —
Ты должен ей помогать.

1941

Сентябрь

Ветер вскинул пыль повыше,
И немного погодя
Вдруг ударили о крышу
Две дробиночки дождя,
И, качая подорожник,
Заставляя травы лечь,
Обложной осенний дождик
Начинает землю сечь.
Это снова ранний вечер
Тенью встанет у окон,
И в туман оденет плечи
Потемневший террикон.
Выйдет позднею порою
Вновь соседка на крыльцо,
От дождя платком закроет
Моложавое лицо.
Дым осядет полновесный,
Листья ринутся во тьму…
И опять подступит песня
Близко к сердцу моему.

1940, Горловка

В полночь холодно, в полдень жарко.
Ветер хочет всю пыль смести.
Остается рабочий Харьков
Вехой, пройденной на пути.

Войны слева и войны справа.
В центре — смертная карусель.
И задумчивая Полтава
Перед нами лежит, как цель.

Плач старухи и крик девчурки
На развалинах изб стоит,
Я завидую нынче Шурке,
Что в Донбассе ведет бои.

28 августа 1943

Одесса, город мой!

Я помню,
Мы вставали на рассвете:
Холодный ветер
Был солоноват и горек.
Как на ладони,
Ясное лежало море,
Шаландами
Начало дня отметив.
А под большими
Черными камнями,
Под мягкой, маслянистою травой
Бычки крутили львиной головой
И шевелили узкими хвостами.
Был пароход приклеен к горизонту
Сверкало солнце, млея и рябя.
Пустынных берегов был неразборчив контур.
Одесса, город мой, мы не сдадим тебя!
Пусть рушатся, хрипя, дома в огне пожарищ
Пусть смерть бредет по улицам твоим,
Пусть жжет глаза горячий черный дым,
Пусть пахнет хлеб теплом пороховым,
Одесса, город мой,
Мой спутник и товарищ,
Одесса, город мой,
Тебя мы не сдадим!

1941

Впереди — неизвестность. И стало былым настоящее.
О, как Вы далеко — как то небо, ничем не грозящее.
Где глаза Ваши, волосы Ваши, оттенков загадочных,
Как у девушек, молча живущих в кирпичиках карточных.
«Не умру, не увидев Вас», — я говорил на прощание;
День с утра, как бандит, караулит мое обещание.
«Не умру, не увидев…» Ни зги не видать за разрывами.
Да простятся мне речи те, если окажутся лживыми.

Перевод с грузинского Ю. Ряшенцева

Город

Квартал горел — там шел смертельный бой,
И дом наш бомбой вражеской расколот,
Но все же — как нас тянет этот город,
Где мы впервые встретились с тобой!

Там почернели худенькие клены,
Что мы растили, помнишь, у пруда,
И заросли и опустели склоны, —
Но все же — как мы тянемся туда!

Пусть он в обломках, темен и изранен,
У нас в сердцах он песнею живет,
Всегда такой, как той весенней ранью,
Очищенный от мелочных забот.

Он связан с нами сотнями примет,
Нагорным парком, улицей Артема,
Грозой врасплох, когда померкнет свет
И небо сразу вздрагивает громом.

И, обрывая цвет на васильках,
Веселые, шальные ливни хлещут,
Когда деревья под дождем трепещут
Диковинными птицами в силках.

А после гроз от голоса грачей,
От брызгов солнца праздничны дороги,
Они с бугров бросаются под ноги
Одна другой просторней и звучней.

Какую выбрать? Нет, не выбирай,
На каждой встретишь дружбу и участье…
Теперь стервятник рвет его на части —
Мой гордый край, мой непокорный край.

На тех дорогах падают друзья,
Кто с пулей в сердце, кто с петлей на горле…
Пришли враги, названья улиц стерли.
Но выжечь их из памяти нельзя!

Дыши одним законом — кровь за кровь,
Готовь расплату гордо и сурово,
Сквозь все заслоны гневная любовь
Нас приведет к разрушенному крову.

Сквозь все преграды мы туда придем
В землянках жить и строить новый дом,
Работать от рассвета до рассвета.
Растить другие клены над прудом
И славить город песней недопетой.

И встанет он в проспектах и дворцах,
Очищенным от горечи и дыма,
Зеленым, ясным, шумным, ощутимым,
Таким, как мы храним его в сердцах.

1941