Конец июля — время жаркое. 
И 27 июля две тыщщи четырнадцатого ничем не отличалось.
Разве звуками канонады где-то там. 
Все знали, что война, скромно называемая газетчиками — АТО.
Она рядом, но где-то там.
В телевизоре, в рассказах соседей, очевидцев.
Ужасные истории вызывали щемящее чувство, но никак не ужас.
Традиций сиесты у нас нет, и народ в обед не исчезает с улиц. 
Просто жмется к теневой стороне, под каштаны и липы.
Собачки, высунув язык, устраиваются в кустах клена и жасмина.
Детвора с баклажек брызгается.
Бах. БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ-БАХ!
8 разрывов.
8 снарядов ГРАД, вдоль по улице.
Метров 300.
Гарь. Запах гари и пыль.
Крик.
Крики.
Все как в замедленном фильме, но со скоростными вставками.
Тут человек озирается, медленно, не понимая. 
А рядом, как мотовеник, убегает другой.
Пыль в воздухе. Воздух оглашается сиренами.
Сколько прошло от взрыва до сирены — непонятно. 
Или 30 секунд, или пол часа.
Время не участвует в событиях. 
Оно, как и все, в шоке и вертит головой.
Бабульки на ящичках, торгующие семечками и абрикосами, — лежат.
В крови.
Мужик возле ларька мычит, и пытается встать.
Вместо правой ноги — дикая смесь джинсов, мяса и костей.
Челюсти нет.
Подъезжает скорая. Мужика под руки тянут к ней. А он упирается. 
Сказать он ничего не может, мычит.
Из разорванного осколками пакета выпал свежекупленный молоток.
А мужик упирается, тянется к валяющемуся на асфальте молотку и мычит.
Его в машину, а он без молотка ни в какую.
Никому не приходит в голову сунуть этот молоток в скорую.
Все кричат:
— Оставь молоток, дурак. Скорее в больницу.
Мужик смиряется с потерей молотка и теряет сознание.
Пыль оседает.

Сотня людей в замкнутом пространстве.
Снаружи взрывы, внутри страх.
Он ужасно ползучий и заразительный, этот страх.
Люди гомонят между собой, прислушиваясь к сотрясению здания.
Кого то черт надоумил брякнуть:
— Надо мобилки отключить, по ним снаряды наводятся.
Всё. Кто с мобилой — тот враг народа.
Я с тоской гляжу на ноут, где закачаны голливудские блокбастеры,
которые должны были помочь скоротать время.
Включить ноут — подписаться наводчиком украинской артиллерии.
Время от времени у кого-то, да раздается сигнал.
Народ заводится. Запугивает себя уже сам.
— Выключите мобилу. Вы хотите нас убить?
Зрачки расширены. Разговор только криком.
Их страх становится осязаемым.
— Не кричите, — говорю женщине. — Вы пугаете людей.
Говорю специально громко и четко.
— Сейчас можно выйти на улицу, на пять минут, подышать,
посмотреть на окна. У кого выбиты.
Все смотрят с облегчением.
Вот человек, который знает, что делать.
Потому что что-то делать надо, а что — непонятно.
Вышли из подвала, перекуриваем.
Осознаю, что ждут от меня, когда же скажу возвращаться.
Я стал тем стержнем, вокруг которого надо сцементироваться.
Щас скажу — разрисовать в клеточку стены, помогает при обстрелах — 
разрисуют.
Еще пять минут, народ расслабился.
Хрен уже, не то что стены раскрашивать, в подвал вернуться 
не уговоришь.
Страх ушел — все свободны.

Смешную историю в нынешнее время сложно подобрать.
Хотя обычно с юмором проблем не возникает, но кому рассказываю,
начинают сочувствовать. 
В принципе, рассказывая историю, 
рассчитываешь вызвать эмоцию у слушателя,
удивляешься, что не та.
Но мы смеялись, в кругу местных.
Всё просто.
30 октября, в среду, когда обычно я мотаюсь в Артемовск за товаром,
ВСУ штурманули Горловку в районе Майорска. 
И дорога перекрыта.
По телеку рассказывали про танковую атаку, 
кто кого победил — определяется чувством личной симпатии,
но бой был.
Дорога перекрыта, а товар-то оплачен. И машины из Харькова
повезли лекарства в Артемовск, 
куда я должен подскочить, взять своё и назад.
Если я не подскочу и не заберу, то товар уедет назад.
И в мирное время хрен бы с ним, завтра назад вернут деньги 
или опять привезут.
«А сегодня не все могут смотреть в завтрашний день» (с).
Может, его и не будет.
Закрыта одна дорога, значит открыта другая.
Вперед. В объезд.
Ща, думаю, по проселочным, через Дзержинск.
Сказано — сделано.
Дзержинск под Киевом.
Странное дело.
Горловка — ДНР, Дзержинск — Украина.
Проезжаю без блокпостов.
Дзержинск, Артемовск — Украина, 5 блокпостов между.
Думаю, солдатиков занимают хоть какой-то деятельностью.
А в Дзержинске указатель, на Артемовск.
Дорога, не починена еще с Великой Отечественной, 
разобраться, где тогда бомбили, где сейчас — токо к экспертам.
Но пусть и корявая дорога, но ведет она меня туда, куда надо.
К товару.
Музычка в авто.
Танюха мне говорит — что-то мы одни едем. Надо бы спросить.
— Да мы ща должны на трассу выскочить, её не обминешь.
— Но тут никого нет. Подозрительно.
— Ну, сейчас какие-нибудь дома, люди будут — спросим.
И по тормозам.
Дорога перегорожена поваленным тополем серебристым.
Музыку выключаю, стекло опускаю.
А вокруг.
Тра-та-та. Тра-та-та.
Взрывы. Буханье.
На разворот.
Из зеленки выбегают солдаты с автоматами наперевес.
Метрах в ста. Идут к машине.
Ясен пень, наводчика поймали.
Понимаю, что начну уезжать, пустят вдогонку парочку очередей.
Потому что тут в это время могут быть только или наводчики, 
или идиоты.
Солдаты крадутся медленно, зыркая по сторонам, 
водят дулами кругами,
вопщем, смотрите фильмы про отряды, попавшие в засаду.
Идут медленно.
Рядом разрывы.
Очко (извините) не железное.
Я им машу рукой.
— Давай быстрее. Шо вы ползете? Стреляют. Вас куда то подвезти?
Солдаты поняли, что я не наводчик, а идиот, который заблудился.
Подошли быстро.
Объяснили кто я, и сказали где я не там повернул.
Понятно, что я не стал уточнять, где конкретнее, 
а прыг за руль и по газам.
В общем, когда я выехал на трассу, бой закончился уже, и транспорт
по дороге пустили.
Мы с пацанами смеялись, когда я им рассказывал.

И хотя блокпосты зародились во время майдана, 
в Киеве и западных областях,
но расцвета и физической завершённости они достигли в Донбассе.
Регион такой, у нас всё лучше.
Детвора играет в блокпосты.
Шин натаскают во двор и давай друг у друга документы проверять 
и обыск проводить.
Они разные, эти блокпосты.
И по дизайну, и по духу.
Ерундовый Краснопартизанский, где два нацгвардейца 
усиленно отворачиваются от проходящих машин,
лишь бы их не трогали.
Весь изрешеченный пост, на Ясиноватском развороте. 
Нет блоков, но много солдат.
И высушеная тыква с нарисованными глазами, ртом и надписью — УКРОП.
Сурово обставленный пост на Курдюмовке, 
где дежурит и скорая помощь, и машина ГАИ, и куча блиндажей.
Устрашающий въезд в Горловку со стороны Донецка, 
с приветственным плакатом «Добро пожаловать в АД!»
В Донецке венчают посты флаги ДНР и Новороссии.
В Горловке флаги ДНР и России.
На украинских — все меняется.
Ротации.
Рядом с жовто-блакитным реет то красно-черный, то ВДВ, 
то АЗОВский крюк, и еще какие то, какие — я не знаю.
Народ, соответственно, разный.
Самые нормальные:
— Предъявите паспорт. Откройте багажник. Счастливого пути.
Эти постовые просто делают работу.
Быстро и четко.
— Пассажиры, покажите паспорта. Сзади, выше поднимите! 
Ага, спасибо.
— Девушка, у вас нет паспорта?
— Есть! Два!
— Покажите украинский.
Есть нудные постовые. Они чувствуют некую неловкость.
Пытаются разговаривать на нелепые темы, тупо шутить, вносят суету.
Им невдомек, что люди хотят побыстрее козырнуть паспортом 
и поехать дальше.
Абсолютно неинтересно, чем живет этот парень с автоматом.
— О! А як же видпустылы таку гарну дивчину саму? — флиртует постовой.
— Та шел бы ты в блиндаж подрочил. Пропускай уже — 
мысленно комментируют остальные 20 пассажиров.
Есть мудаки, сшибающие бабки.
Редкость.
За все время только на одного нарвался.
Упоминаю, чтоб показать, что редкость.
А самый злобный блокпост в Светлодаре.
Там мне покурить не дали.

Эту историю я хотел рассказать раз двадцать.
Печатал и стирал.
Делал введение, подбирал эпитеты.
Все не то.
Не то.
А потом я понял.
Не надо разрисовывать, достаточно просто рассказать.
У моих ног умерла собачка.
С висячими ушами, запаршивевшая, бельмо на глазу.
Она, умирая, жалась к моим ногам.
Брошена при эвакуации.
— Гав?
— спрашивала она у меня, своим собачьим языком.
Их много, брошенных при эвакуации.
Спасали детей, собак не спасали.
А они ходят и смотрят.
— Где мой хозяин?
И я не могу им рассказать, что хохлы звери, а мы жертвы.
Собаки не понимают в национальностях.
они
— Гав!
И хвостами машут.
Эта белая в крапинку собачка подошла на остановке.
Глянула на меня, к ногам прижалась и затихла.
Можно тут что то приукрасить?
Нужно ли?

Ночью я проснулся от того, что рядом пролетела ракета.
Рокот был секунд 10.
Звук взялся ниоткуда и ушел в никуда.
Что это было, непонятно, но до утра прислушивались.
Со звуками интересная история.
Во время войны, имхо, максимально развивается слух.
Там громыхнуло, там лязгнуло.
Пых-Пых-Пых-------Бух-Бух-Бух - стреляют от нас.
Бух-Бух-Бух-------Пых-Пых-Пых - стреляют по нам.
Глазами-то не видишь, даже если на соседней улице.
И нет никакого свиста.
В фильмах, почему-то, перед взрывом свист по нарастающей.
вот этого — ВВв-ззз-сссс-с-БАХ! — нет.
Есть БАХ.
И поэтому, когда грузовик попадает в яму, громыхая, 
люди втягивают голову в плечи,
немного приседают и вертят головой, выбирая направление, 
куда бежать.
Звуки входят в жизнь, как информометры опасности.
Еще пару лет, и уши станут локаторами.

Когда я гляжу на детвору, нашу детвору, сейчас, то возникает
чувство вины.
Сначала меня ох как впечатляла реакция детворы.
Ах.
И блокпостики строят, и кричат маме на 9-й этаж.
Я курил в окно и смотрел, и слушал.
Лет по 10-13.

— Мам! А Горловка — это Украина?
Дети, они непосредственны и искренни.
В любви, ненависти, предпочтениях и непринятии.
Они прямое зеркало.
— Я записалась на карате! Кий-йа!
Взмах ногой, падение на попку.
— Это я только начала!
Выскакивают пацаны со снежками
— Мочи укропов!
— Сам укроп!
— Дурак!
— Я маме расскажу!
— А на трикатажке вроде гильзы сбросили использованные в овраг. 
Погнали?

Я не могу допустить, чтоб дети поперлись в непонятки.
Говорю им в окно:
— Шкеты! Никуда со двора. Гулять тут!
Дядька злой, дядька злой (прошел шепоток)
Рядом пятилетки играют в магазин.
Деньги у них — желтые кленовые листья.

Грохот.
Канонада.
Разрывы.
Вся стайка ребятни под угол дома. Легла.
— Лечь под стеной, — .кричу им я.
Я тормоз.
Они и без моих советов знают, что делать.
Обстрел короткий, и вдалеке.
— Дядя трус! Обстрел вдалеке. Пугает!
— Маша! Саша! Даша! Ксюша! Домой!
Все по домам.
Я выкурил сигарету.
Окурок не забычковал, а раздавил.
БЛЯДЬ!

Мой папа боится взрывов.
Мой папа, про которого писали в газете статью 
«Сильнее стихии!»
Он шахтер, 40 лет в шахте.
Для него взрывы — это профессиональное.
Взрыв — смерть!
Мы, жители нагорные, трошки не понимаем этой аксиомы.
Для нас взрыв — это взрыв. Ну там звук, осколки. 
Кого-то убило.
Для бати взрыв — это смерть.
Завал, обавал, гудки тревожно загудели.
40 лет, треск породы, громкий треск вызывает испарину.
Количество шрамов на его теле не счесть.
Мама подсмеивается:
— Чуть только взрывы, папа уже одет, фонарик в руках, рюкзак, тормозок. 
Боится взрывов.
А он просто привык, 
выработал привычку при взрывах поступать только так. 
Иначе умрешь.
И вот, в 75 лет, срабатывает шахтерская привычка.
Он не под землей, а как под землей.

Смотрели фильм «Стиляги»?
Наверно, можно было бы на этом и закончить.
— Я не пойду в бомбоубежище! Пусть меня убьют!
— Мам! мама! мамуля! мамулечка! Там хорошее омбоубежище!
Пошли туда!
— Я не хочу туда! Отстань!
— Мам! Тут опасно! Могут бомбой попасть!
— Не делай из меня дуру. Я не пойду.
— Блин. Мам. Как тебя уговорить?
— Да не надо меня уговаривать. Ты любишь Украину, 
вот с ней и разговаривай.
— Мам, ну в Белгороде же ждут. Давай поедем туда!
— Езжай куда хочешь!

Я умирал три раза.
Ну как умирал. Прощался с жизнью.
В восьмом классе, когда якорный канат на глубине перекосило, 
и не мог вынырнуть.
В 18 лет, когда я был в трюме, а лопнул строп, 
и 20 газовых баллонов медленно падали мне на голову.
И вчера.
Вчера было долгое прощание.
Два часа я причитал
— Мама! Мамочка! Мамуля! Мама!
Не звал на помощь бога, а звал маму.
За окном огонь.
Дом качается от взрывной волны.
А мы прощаемся с жизнью.
Звоним, моемся. одеваем чистое.
Выжили.
Пережили.
Но мы вчера умерли.

Потеплело.
Тает снег, лед сходит с дорог.
Можно подразогнаться.
Только вот эти шишечки льда, как, мля, соски у матери-дороги.
Они торчат с какой-то шахматной равномерностью.
Ну, если коротко сказать, то едешь, как по булыжной мостовой, 
а если еще короче сказать — трясет, мля.
Но трасса! Скорость!
Блок пост!
Скорость падает до скорости беременного ужа.
И не трясет. Не то что мой комфортный пыж, вааще никого.
Очередь из пяти машин движется все равно медленно.
Проверяет машины один укровоенный, рядом пять лузгают семечки.
— Какая-то сволочь им семечек дала! — замечает моя жена.
Она, воспользовавшись прекращением тряски, 
откинула солнечный козырек с зеркалом и наводит порядок в волосах.
Сую паспорта.
— От, от это вот правильно! — говорит мне постовой.
Я в недоумении.
Ещё никогда на протянутые паспорта такой реакции не было.
Выбивание из стандарта прохождения блокпоста выбило из колеи 
и мою юнионистскую супругу.
— Ну, что, прихорашивается девушка перед украинскими военными! — 
разъясняет воин в маске, где видны только зрачки.
— Мля, еще пару таких комплиментов, и я в ополчение пойду!
— Я вижу, когда люди рады въезжать на украинскую территорию!
Я теряюсь на мгновение.
Человек, судя по всему, ярко выраженный патриот.
Я не люблю общаться с гаишниками, всякими блокпостами 
и прочими контролирующими организациями.
Танюха насторожилась.
Сама-то она ляпнула бы шонибуть, вроде «Героям слава» —
ну типа пароля.
А для меня это как «Хайль Гитлер»
Хотя меня начало смыкать сказать — «Хайль Гитлер»
— Мы в Артемовск! — достаточно нейтрально поддерживаю разговор.
— Проезжайте! Удачи!
— Удачи! — желаю я ему.
Пожелание удачи на блокпостах традиционно.
Желают сепаратисты единщикам и нацгвардейцы новороссам.
Желание искреннее.
Они желают, чтоб мы доехали, а мы им, чтоб их не убили.
Отъезжаем.
— Ты помадой губы крась на блокпостах! — советую я жене!
— Ага!
— Чертов бандеровец, клеится к моей жене! Это капец!
— Да он младше меня на 20 лет. Ему приятно видеть не оскал.
— А ты за маской разглядела, что он чувствует.
— Да вроде то, что он чувствует за маской, разглядел ты. А?
— А все-таки мало сегодня солдат. 
Вчера было нашествие, а сегодня высматривать надо.
— Может перемирие?
— Хоть бы.
Территория блокпоста заканчивается.
Скачки по ледяным пупырышкам.
Хоть бы.

Верное слово — выживаем.
С едой особых проблем нет.
Но мы, по ходу, только и едим.
А это не жизнь, а выживание.
Пытаемся городом жизнь внедрять.
Объявления по городу такие:
— Вывожу в Россию
— Новый спектакль 
Всё.
Больше в городе ничего не делается.
Продукты, лекарства завозят предприниматели тайными тропами.
Жене тяжелей, чем мне.
Она единоукраинка.
Но усталость у всех.
Мы психологически будем другими уже.
Вот сейчас за окном проехала скорая с сиреной (7 за утро), 
канонада, близкие разрывы
(чувствуется взрывная волна), а я ща пойду за интернет платить.
Кафка отдыхает.

Дела в Артемовске были простые, поробились шустро, 
я налегке возвращаюсь в Горловку.
Как бы свободен, и шустрь в кафешку.
Соточку коньяка с кофе.
Уххх.
Какая-то нирвана.
Что спиртное проклятое с человеком делает.
Я просто пассажир, ничего не везу, и квакнумши трохи.
Книжку читаю. 
А место мое в автобусе на заднем сидении, а автобус тот ЛАЗ.
И на блок посту Курдюмовском проверка очередная.
Проверки, они какие?
— Всем выйти, шмон!
— Мужчинам выйти!
— Мужчинам передать паспорта!
— Всем поднять раскрытые паспорта над головой!
— Все нормально? Проезжайте!
И заходит боец украинской армии и что - то там лепечет возле водилы.
Нихрена не слышно.
И карочи, весь автобус обсуждает, что он сказал.
— Он сказал паспорта поднять!
— Нет, он сказал мужчинам паспорта передать!
— Он сказал выйти!
Гул стоит. Боец опять же че-то лепечет, но его уже точно не слышно.
Детский сад, школа на переменке.
А я ж учился в военном училище. Командным голосом владею.
— ТИШИНА В АВТОБУСЕ!
Мгновенно тишина.
— Боец! Озвучьте ваши требования и выработайте наконец
командный голос!
Боец сначала завис, потом перехватил автомат в положение к стрельбе
— Выйдите из автобуса!
Выхожу.
— А вы понимаете, что я вас могу задержать?
— Можешь! Но не будешь. Потому что над тобой твои коллеги 
смеяться будут.
Закуриваю. Мне надо дожать щегла, чтоб он понял, что я главный.
— Смотри. Ты с автоматом, но тут кругом с автоматами. Ты патруль. 
Так обозначь себя. Зашел в автобус и перво-наперво 
дай громкую, четкую и внятную команду. А люди послушные.
— Я могу вас задержать!
— Можешь. Я прям представляю в протоколе причину задержания. 
Требовал от патрульного выражаться четко.

(Ладно, потом дорасскажу, шото сильно херачит, я в убежище)

двери нет.
входной.
ошметки какие-то.
в соседнем доме квартир нет.
обугленное что-то.
вот и думай.
я пострадал или мне повезло.
ща тарахчу осколками, убираюсь.
прикиньте, оксюморон, расхерачена аптека, а интернет работает.
вот же живучий, сука.
падла.
щас покусаю укропов.
я в бешенстве.

Ндя.
Опщем входных дверей нету, и есть наскоро напечатанный листок —
АПТЕКА РАБОТАЕТ! ДЕНЬ ОТКРЫТЫХ ДВЕРЕЙ!
Покупателей больше, чем обычно.
Рядом строймаг.
Там вааще выручка — крутяк.
Все листы ДСП, ДВП и пленки полиэтиленовые раскупили.
Окон-то ни у кого рядом не осталось.
Те, у кого нет стекол, но целы рамы оконные, — везунчики типа.
Слава Украине!

В принципе, я ожидал.
Поэтому был готов.
Я не знаю, сколько дней мы под обстрелом.
Давно.
И нервы не выдерживают.
Реально, Горловка населена людьми с оголенными нервами.
И вчера моя Танюха сорвалась.
Я не буду говорить, что делала она, а я взял ее в охапку.
Именно в охапку, т.е., стиснул руками и ногами.
Стискивал сильно и шептал в ушко:
— Все будет хорошо!
Прикиньте.
Поверила!

Вчера, о чем я сообщал, не расхерачен дом напротив моей аптеки, 
а просто пострадал.
А снаряды, сука такая, бороздят чернозем похлеще тракторов.
И все присыпано землей. Грязью.
И если не убирать, то газонную траву садить можно.
И мы конечно убираем. Грязь.
Интенсивно убираем, швабра не выдержала, нужно купить новую.
И я пошел покупать швабру.
Фильмы Гая Риччи смотрели?
Вот такое, токо в реале.
Кругом бомбы, а я поскользнулся и грохнулся.
Ко мне подбежали, оказали первую помощь вопросом:
— Ты жив?
— Ага!
— Ну хорошо. А то я думал, шо тебе песец.
А я на пузо перевернулся, с носа кровища хлещет 
и таким столбиком нарастает.
Типа кровавый сталагмит.

В продолжении истории, как я шмякнулся.
Перво-наперво, мне жена заявила справедливо, что я долбоёб.
Есть такие редкие люди, которые под артобстрелом сами споткнутся 
и расхерачатся.
Ребро походу поломано.
Ни чихнуть, ни перднуть.
Даже улыбнуться больно.
Я не знаю, как реагировать на эту ситуацию.
Порошенко предъяву выставить, укров обвинить — может полегчает?

Смесь стекла с кровью.
На морозе.
По тротуару.
Оно морозец, слиплись стекляшки с красными кровяными тельцами.
Или что там анализ крови показывает.
Ну представьте свою улицу.
Она вся покрыта осколками стекла.
С кровавыми пятнами.
И мы по ним ходим.
И проспект просматривается на километры.

Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

Не.
Доконают меня украинцы.
Так как ребра трохи повреждены, то смеяться мне нельзя.
Но кровавая СБУйня знает подход.
Опубликовали список предметов, разрешенных к провозу.
Пейджеры, блять! Можно возить.

Что то резануло глаз. Выглянул в окно, покурить,
все как обычно, вроде.
Но что-то резануло.
Двое. Мальчик и девочка.
Огненную декаду я не видел детей.
А они есть.
Гуляют у подъезда.
Сегодня ведь тихо.
И настроение изменилось.
Не упало и не поднялось.
Стало другое.
Более злое, что ли.
Руки поднялись.

Никогда я не имел дела с Киевстар.
Это такой мобильный оператор.
Украинский.
Я думал, что не имею с ними дел.
Я ведь не знал, что охранная сигнализация через них работает.
Отключили в Донбассе Киевстар.
Я еще посмеялся, типа, никто не пользуется, отключайте.
А сирена-ревун среагировала.
Вынесла соседям мозг.
И Украина, захлебнувшись в недоделанных пропусках, 
до 15-го дала добро
использовать конституционное право на свободу перемещения.
«Немногие могут проехать через блок пост. 
Вернее, хотят многие, но не всем дано»
И выбрал я маршрут через Красноармейск-Константиновку-Дзержинск.
Я ведь не знал, что там ротация, и ВСУ заменили на правосеков.
Гребнутых патриотов.
На мой паспорт реакция такая была:
— Горловского поймал.
Блокпост в степи.
Посреди степи остановка автобусная.
Вот к стеночке меня подвели, затвор передернули, именем Украины…
А мне не страшно.
Мне удивительно.
Я ведь писал рассказ про рагнарек, я уже умер.
Меня сложно напугать.
Опщем, как говорил Максим Горький — «Не испугался, а рассмеялся».
Хотя, на самом деле, обосрался.
Так обидно стало, што щас замочат какие то дебилы.
Прибежал командир.
Наругал бойцов.
Сказал, что они идиоты.
Бойцы сказали, что люстрацию надо рабить.
Опщем, мне сказали — уябывай. Скоро-скоро.
Меня не расстреляли.
Очко сыграло.
Поехал я через другой блокпост.
Ехать-то надо.
Блокпост между Констахой и Артемовском:
— Куда ты пресся? У тебя колесо приспущено!
— Осколок поймал!
— Ща шиномонтажника вызову.
— Дай доехать до Горловки. Я там отремонтируюсь.
Чувак пробивает меня, ну типа в СБУ звонок, 
такой-то имярек, номер паспорта, фио, 
ему грят, шо мирный чел.
И вот я смотрю на 2 хохла.
Один патриот-мудак, второй просто работает.
Так.
Побежал я монтажную пену шукать.
Потом дорасскажу.

Вчера ночью.
Пошел за сигаретами.
Как ёбнуло.
Об стенку карочи втрескался.
Больно было.
И стена дома вся в крапинку. Все в огне.
А у меня мысли:
— Пожар! Пожар! Надо тикать!
Домой прибежал и на унитаз.
Обосрался по полной.
А мой друг сказал, что так тебе и надо.
А вчера его в Краматорске постреляли.
Может, так ему и надо?
Но нет.
Он ващето классный парень. Очень умный.
Одна беда, украинцем заделался.

Опять окно вылетело.
Не, ну суко, это какой то мандец.
Они в меня целятся, что ли?..

Отрубили доступ к сайтам, млятские хохлы.
Куда б не тыцьнул, ошибка DNS

У меня есть выносной жесткий диск, на который скачана вся Флибуста.
Стотридцать тыщ книжек.
Нет интернета, буду читать.
И «Герой нашего времени» — товарища Лермонтова — перечитаю.
Я, кстати, из тех редких людей, шо превью к Герою читал.
А в Донецком универе мой рассказ о встрече Печерина и Веры 
был на литфаке в пример показан.

Ну не могу я сдаться.
Понимаете, я русский парень, и хер меня победишь.
Воин из меня хуевый, но страшный.
Выкупался в снегу.
Это был капец.
Я на землю упал, а меня подбросило.
Просто какой-то ужас кошмарный.
Опщем пожар, огонь и землетрясение.
Небо не горит.
Сверкает.
Такая жесть кругом.
Беда.
А я сегодня закапывался. 
В землю.такие у меня руки-крюки.
Крот отдыхает.
Ну вот вы видели салют?
От такое, только сильнее.
Очень сильнее.
Понимаете, я руками начал копать эту землю.
А земля трясется.
Но, само плохо, сигареты кончились…