Я вас люблю, красавицы столетий, за ваш небрежный выпорх из дверей, за право жить, вдыхая жизнь соцветий и на плечи накинув смерть зверей. Еще за то, что, стиснув створки сердца, клад бытия не отдавал моллюск, отдать и вынуть — вот простое средство быть в жемчуге при свете бальных люстр. Как будто мало ямба и хорея ушло на ваши души и тела, на каторге чужой любви старея, о, сколько я стихов перевела! Капризы ваши, шеи, губы, щеки, смесь чудную коварства и проказ — я все воспела, мы теперь в расчете, последний раз благословляю вас! Кто знал меня, тот знает, кто нимало не знал — поверит, что я жизнь мою, всю напролет, навытяжку стояла пред женщиной, да и теперь стою. Не время ли присесть, заплакать, с места не двинуться? Невмочь мне, говорю, быть тем, что есть, и вожаком семейства, вобравшего зверье и детвору. Довольно мне чудовищем бесполым быть, другом, братом, сводником, сестрой, то враждовать, то нежничать с глаголом, пред тем, как стать травою и сосной. Машинки, взятой в ателье проката, подстрочников и прочего труда я не хочу! Я делаюсь богата, неграмотна, пригожа и горда. Я выбираю, поступясь талантом, стать оборотнем с розовым зонтом, с кисейным бантом и под ручку с франтом. А что есть ямб — знать не хочу о том! Лукавь, мой франт, опутывай, не мешкай! Я скрою от незрячести твоей, какой повадкой и какой усмешкой владею я — я друг моих друзей. Красавицы, ах, это все неправда! Я знаю вас — вы верите словам. Неужто я покину вас на франта? Он и в подруги не годится вам. Люблю, когда, ступая, как летая, проноситесь, смеясь и лепеча. Суть женственности вечно золотая всех, кто поэт, священная свеча. Обзавестись бы вашими правами, чтоб стать, как вы, и в этом преуспеть! Но кто, как я, сумеет встать пред вами? Но кто, как я, посмеет вас воспеть? Белла Ахмадулина, 1973
«Скарлетт»
«Я вас люблю, красавицы столетий…»
Я не знаю, как на самом деле зовут мою героиню, да и какое это имеет значение. Скарлетт, рыжеволосая Скарлетт — воплощение женственности, «красавица столетий», рожденная в прошлом веке. А вот расцвет ее красоты пришелся на век нынешний — ведь и плюшево-неуклюжей Лолитой, и грациозной 15-летней Джульеттой она была там, в конце второго тысячелетия.
Ее трудно представить себе на портрете. Кто поймает эту подвижность лица, эту мимику, это легкое порхание тоненькой девичьей фигурки по нашему двору?
Скарлетт то ли менеджер, то ли совладелец маленького уютного заведения. Однажды я видела, как одна из сотрудниц поднесла ей на улицу радиотелефон и как она, коротко переговорив, вернулась к беседе с какой-то посетительницей, небрежным жестом протянув телефон назад, разжав пальцы в уверенности, что аппарат подхватят незамедлительно.
Я даже не знаю, какого цвета ее глаза — хотелось бы, чтобы зеленого, ведь так красиво сочетание меди волос и изумруда глаз. Я просто не могу описать черты ее лица - форму носа, овал, линию губ. Да и нужно ли воплощению женственности точное описание? Она подобна облачку в небе — только успеешь осознать его форму, неожиданный абрис, как оно тут же перетекает во что-то иное, приобретает иные очертания. Так и моя Скарлетт — рыжеволосая красотка с мелкими кудрями, разбросанными по плечам. Медная грива ее волос отвлекает, забирает внимание, не дает сосредоточиться на лице. Сдается, что это не ухищрение парикмахера — кудри не теряют своей огнистости, не меняют оттенка, их крутые спирали никогда не повисают развившимися прядями, которые предательски вылазят из общей массы, выдавая свою искусственность.
Идеальная пропорциональная фигурка с тонкой талией и плавными линиями бедер, затянутых в джинсы. Джинсы она любит более всего — их и маленькие женственные топики или блузки, не скрывающие красоты шеи, плеч, рук, едва тронутых загаром. Но как хороши эти шея, плечи, руки!
Мне кажется, что у нее есть ребенок, мне хотелось бы, чтобы он был. Ведь в таком случае уже нет оснований опасаться, что роды испортят эти линии, раздвинут бедра, огрубят талию, покроют пусть и едва заметными, но все же видными опытному глазу растяжками небольшую, соразмерную фигуре грудь и нарисуют на ее плоском загорелом животе эту ужасную грушу — отличительный признак большинства рожавших женщин.
Мне хочется верить, что природа, дав ей ребенка, пожалела красоту тела — ведь оно так совершенно…
«Остановись, мгновение, ты прекрасно!»
Остановись, рыжеволосая Скарлетт, дай мне полюбоваться твоей прелестью, дай мне еще немного времени, чтобы я успела зафиксировать твою женственность в моей памяти. Возможно, я решусь подарить тебе эти записки, в которых я попыталась описать красоту 35-летних женщин, только вот боюсь — вдруг тебе меньше 35-ти и ты обидишься. Не обижайся, Скарлетт — ведь на самом деле в них не совсем ты и не вся ты. Просто я вижу тебя такой и хочу запомнить именно такой.
А однажды ты сидела, как и я, на обочине — на реальной обочине подъездной дороги к нашему двору — и говорила с кем-то по телефону, подперев другой, свободной рукой, щеку. Твои рыжие кудри свесились в сторону, закрывая лицо. И опять я не рассмотрела цвета твоих глаз. Но зато у меня была возможность долго рассматривать линии твоего тела. Опять ты была в джинсах. Натянувшись, они сдвинулись к бедрам, открыв моему взору тоненькую талию, плотно охваченную широким пояском стрингов. Ах, стринги, вылезающие у края брюк и юбок, выявляющие отвратительные складки жира или обвисшей кожи. Ваша антиэстетика зачастую убийственна.
Но ни над, ни под черным пояском твоих стрингов ничего подобного не наблюдалось. «Черные стринги», — отметила я автоматически, но тут же перевела взгляд выше. Ведь на тебе была надета белая блузка из тонкого хлопка в крошечный черный горошек. А сквозь нее, в нарушение всяких правил, заученных мною по женским журналам и традициям, просвечивал черный бюстгальтер.
Ты имеешь право диктовать свои собственные правила, Скарлетт, творить свою собственную эстетику костюма — ведь ты, в моем представлении, «красавица столетий».
Маленькие рукава-фонарики твоей блузки не искажают резинками линий тонких и одновременно округлых рук — слава Богу, что им еще так далеко до увядания, до необходимости часами изнурять себя тренажерным залом и специальной гимнастикой.
Пусть как можно дольше тебе не придется носить блузок с длинными рукавами, прикрывающими не только локти, но и запястья.
Сейчас ты тонкими гибкими пальчиками сжимаешь телефон, и розовато поблескивает прозрачный лак на их ногтях. А я сижу неподалеку, затянувшись сигаретой, и любуюсь тобой, хоть ты и не замечаешь, увлеченная разговором на обочине подъездной дороги в наш двор.
А с месяц назад к вам в гости приходили мужчины — то ли твои знакомые, то ли компаньоны по бизнесу. Во всяком случае, я их часто видела в нашем дворе. Ты вышла их проводить, одетая в короткий топик и женственные брючки, по-восточному ниспадающие складками по бедрам. Совсем новый имидж — не только для меня, но и для них тоже. Видимо, все же разговор внутри офиса был деловой, потому что только в тот момент, когда они вышли во двор, а ты стояла на ступеньках, они обратили внимание на твой наряд и одарили тебя заслуженными комплиментами.
В этот раз уже я сидела на обочине подъездной дороги, и мне не видно было лиц твоих собеседников. Только по твоей мимике я могла понять, о чем идет речь.
Скарлетт, как замечательно ты принимала их восхищение — не смутившись, не зажавшись, не сменив позы… Ты смотрела им прямо в глаза, полная уверенности в своей неотразимости. Так может стоять перед мужскими взглядами только 35-летняя женщина, ведь даже у юных бесспорных красавиц все равно свои комплексы, свой взгляд на себя в зеркало, который ничем нельзя перечеркнуть.
Твои губы изгибала легкая улыбка, а глаза искрились веселой насмешливостью — смотрите, мол, вот я какая, стою перед вами, невозмутимая, без тени наигранной стеснительности.
… И как же больно было мне видеть вскоре после этого, как ты опять говорила по телефону, видимо, с близким тебе мужчиной — говорила долго, недовольно, не присаживаясь на обочину, не скрывая настроения, отвечая упреками на упреки. Ты не очень в этот раз понижала голос, а мне просто некуда было деться, когда я вышла из офиса покурить, спасаясь от летней духоты, в надежде на хоть какую-то прохладу незамкнутого зеленого двора.
Скоро придет настоящая осень, деревья и кустарники нашего двора заполыхают осенним разноцветьем, всеми оттенками зелено-желто-оранжево-красной листвы, подменяющей собой в облачные дни солнечный свет.
И твои кудри своим медным цветом будут соперничать с красками осени, а потом их закроет от меня капюшон дубленки или шубки.
«Что ж, до свиданья, Скарлетт, до свиданья, «красавица столетий», до следующего лета, — произнесу я тогда мысленно. — Да сбережет Господь твою удивительную прелесть, твою завораживающую женственность. Да пребудет с тобой всегда любовь тех, кого ты сама любишь».
Лето-2007
Мария Ольшанская
«А если эти волосы распустить…»
Из Песни Песней
А если эти волосы распустить, она в них скроется вся, словно в высокой-высокой траве или в тени задремавших кущ. Ее движение или ветра порыв белую кожу на миг обнажит, словно сквозь тучи солнечный луч рассыплется бликами по воде. Но если безветрие или покой, то даже пятки не увидать под покрывалом ее волос не то, что бедра, живот, сосок. Но как сквозь тонкий китайский шелк или сквозь тени олив и агав будет тело ее проступать, если угадывать контур его. И я подойду и, как будто траву, плавным движеньем ладоней вовне, чтоб не спугнуть осторожных птиц, бесшумно раздвину пряди ее. И сразу зажмурюсь — столь яркий свет бросит смеющееся лицо. Пусть я зажмурюсь: давным-давно я ее вижу, закрыв глаза.
И прежде, чем прикоснуться к ней, я буду долго ее вдыхать. Сначала запах лаванд и хвой и запах масел земли Судан, потом сквозь миро, орех, сандал из глубины до меня дойдет необъяснимый дух плоти ее и только после — запах души. К ней прикоснуться, будто упасть на разогретый прибрежный песок иль окунуться в морскую волну, пряную, теплую как молоко, или взлететь и сквозь Млечный путь долго плутать раскаленной звездой, чувствуя, как пульсирует кровь, сердце спалив, превратившись в огонь. И каждым атомом пульсу в такт, словно травинка, что ветру в такт, или песчинка — прибою в такт, или луч света — Вселенной в такт. У мироздания на весах как на качелях: добро — грех. Звери, стоящие на часах, завороженные, смотрят вверх.
Столиц империй дворцы — в пыль. Великих лики, коснись — прах. Явь сновидений, приснись быль. Всесильный разум, очнись — крах. Священным зверем тогда мог, поскольку вечность равно миг. На всю природу един Бог. Двумя устами один крик. (Юрий Лорес)
В оформлении публикации использован «Портрет неизвестной» (1921)
русского художника Сергея Васильевича Чехонина (1878—1936)
